Фрукты с самого дна вазы

Он осмотрел все двери в комнате. Какими дверями он пользовался сегодня вечером? Он не помнил. Тогда протрем все. Начал он с дверных ручек, продраил их до блеска и тогда стал оттирать двери сверху донизу, не давая себе поблажки. Потом он занялся мебелью в комнате и протер все кресла.

– Это кресло, в котором ты сидишь, Эктон, старое, еще времен Людовика XIV. Пощупай его обивку, – предложил ему Хаксли.

– Я пришел не о мебели толковать, Хаксли! Я пришел ради Лили.

– О, оставь это, тебе нет дела до нее. Ты же знаешь, она не любит тебя. Она сказала, что завтра поедет со мной в Мехико-Сити.

– Да пошел ты со своей дурацкой мебелью!

– Это прекрасная мебель, Эктон, будь порядочным гостем и потрогай ее.

На материи могли остаться отпечатки пальцев.

– Хаксли! – Уильям Эктон уставился на лежавший перед ним труп. – Ты что, догадался, что я собираюсь убить тебя? Твое подсознание – так же как мое – заподозрило во мне убийцу? И это твое подсознание надоумило тебя заставить меня обойти весь твой дом, трогая руками, перекладывая, оглаживая старинные книги, посуду, двери, кресла? Ты что, был такой умный и такой подлый?

Зажатым в руке платком он протер все стулья. Тут он вспомнил о трупе – его-то он не обработал. Он вернулся к нему и, поворачивая его так и сяк, протер его со всех сторон. Даже почистил ему ботинки – ничего не пропустил.

Когда Эктон занимался ботинками, его лицо исказила гримаса беспокойства, он тут же поднялся и направился к столу.

Он снова вынул из вазы фрукты и тщательно протер те, что оставались на самом ее дне.

«Так-то лучше», – прошептал он и вернулся к трупу.

Но когда он опускался на пол возле трупа, веки его дернулись, челюсть отвисла – он заколебался, потом встал и снова направился к столу.

Он протер раму картины.

За этим занятием он вдруг сделал открытие…

Стена.

«Но это глупо», – подумал он.

«О!» – вскрикнул Хаксли, отражая его нападение. Во время их стычки он оттолкнул Эктона. Тот упал и, поднимаясь, оперся о стену и снова набросился на Хаксли. Он задушил Хаксли. Хаксли умер.

Эктон, полный решимости и уверенности в себе, отвернулся от этой стены. Ругательства и слова обвинения выскочили у него из головы. Он смотрел теперь на все четыре стены.

«Веселенькое дельце!» – произнес он.

Уголком глаза он что-то заметил на одной из стен.

«Не буду обращать внимания, – сказал он себе, чтобы отвлечься. – Теперь следующая комната! Я буду действовать последовательно. Ну-ка, вспомним: мы за все то время побывали в передней, в библиотеке, в этой комнате, в столовой и на кухне».

На стене у себя за спиной он увидел пятно.

«А было ли оно там?»

Разозлившись, он тем не менее повернулся к стене.

«Ладно уж, ладно, для того только, чтобы не сомневаться». – И он приблизился к стене и не обнаружил на ней никакого пятна.

О, такое малюсенькое… ну да, вот здесь. Он потыкал в это место платком. Это, конечно же, не были отпечатки пальцев. Покончив с этим, он оперся о стену своими руками в перчатках и осмотрел всю стену сначала справа от себя, потом слева, затем сверху донизу – там, где она начиналась выше его головы и заканчивалась у его ног, – и тихо произнес: «Ну нет». Он прошелся взглядом вниз и вверх, поперек и вдоль стены, и прошептал: «Это уж слишком». Сколько тут квадратных футов? «Ни за какие коврижки, черт меня побери», – сказал он. Однако глаза боялись, а руки в перчатках уже потихоньку протирали стену.

Он воззрился на свою руку и на обои. Взглянул через плечо в соседнюю комнату.

«Я должен пойти туда и почистить основные предметы», – приказал он себе, но его рука да и он сам, будто они были подпоркой стены, оставались на месте. Он нахмурился.

Не произнеся ни слова, он стал скрести стену – вверх-вниз, вперед-назад, вверх-вниз – настолько высоко, насколько он мог дотянуться, и настолько низко, насколько он мог нагнуться.

«Смех один, бог мой, один смех!»

Но ты должен быть уверен, подсказывал ему разум.

«Конечно, нужно быть уверенным», – отвечал он.

Он покончил с одной стеной и…

Перешел к другой.

«Сколько там времени?»

Он посмотрел на часы на камине. Прошел час. Было пять минут второго.

Прозвенел звонок в дверь.

Эктон замер, уставившись на дверь, на замок – на дверь, на замок.

Кто-то громко стал стучать в дверь.

Прошла целая вечность. Эктон не дышал. Оставшись без воздуха, он стал терять силы, покачнулся; в его голове тишину разорвало грохотание волн, бьющих в прибрежные скалы.

– Эй, вы там! – орал кто-то пьяный. – Я же знаю, Хаксли, ты тут! Открой, черт тебя подери! Это Билли-бой, пьяный вдрызг, Хаксли, старик, пьянь беспробудная!

– Пошел вон, – беззвучно пробурчал потрясенный Эктон.

– Хаксли, ты ведь там, я слышу твое дыхание, – кричал пьяный голос.

– Да, я здесь, – шептал Эктон, каждой клеткой ощущая это, распростертое на полу, длинное, неуклюжее, остылое и молчащее. – Да.

– Дьявольщина! – произнес голос, затихая вдали в тумане. Шаги удалялись. – Дьявольщина…