«Ну вот… подошел и конец моим испытаниям. Завтра утром я переезжаю в Солдатенковскую больницу, а послезавтра (в четверг) будет операция. Когда ты получишь это письмо, вероятно в твоих руках уже будет телеграмма, извещающая о ее результатах».
После операции положение Михаила Васильевича ухудшилось.
Он стал жаловаться на бессонницу.
В 5 часов вечера 29 октября в больницу приехали товарищи Сталин и Микоян, но к больному их не пустили.
Товарищ Сталин передал Михаилу Васильевичу записку:
«Дружок! Был сегодня в 5 ч. вечера у т. Розанова (я и Микоян). Хотели к тебе зайти, — не пустил, язва. Мы вынуждены были покориться силе. Не скучай, голубчик мой. Привет. Мы еще придем, мы еще придем… Коба»[42].
Врач принес записку товарища Сталина и наклонился над Фрунзе. Он лежал с открытыми глазами.
— Вы не спите? Вам товарищ Сталин прислал записку.
Глаза Фрунзе оживились, на лице появилась улыбка.
— От Сталина… Прочтите…
Выслушав дружеские, ободряющие слова, Фрунзе благодарно кивнул врачу головой и сказал:
— Коба… Друг…
Друзья Михаила Васильевича были глубоко уверены в благоприятном исходе операции.
День прошел спокойно, не внушая серьезной тревоги наблюдавшим за ним врачам. В час ночи дежурный профессор спросил у Михаила Васильевича:
— Как себя чувствуете?
— Лучше…
Но улучшения в действительности не было. Смерть, от которой много раз уходил Фрунзе, готовилась торжествовать победу.
Фрунзе умирал.
Перед операцией он, как-то полушутя, сказал одному из своих друзей:
— А помру, похороните меня в Шуе, там, знаешь, на Осиновой горке…
Он не страшился смерти, как не страшился ее в молодые годы, когда дважды ожидал казни, как не страшился под пулями на Белой, в песках Средней Азии, под Перекопом. Фрунзе знал, что дело, за которое он боролся, бессмертно и непобедимо. Оглядывая свой жизненный путь, он — вернейший солдат революции — мог быть спокоен за судьбу революции: на его глазах поднялась из пролетарской массы мощная и непобедимая большевистская партия, воспитанная Лениным и Сталиным.
В 5 часов 50 минут 31 октября 1925 года благородное сердце большевика и народного героя Фрунзе перестало биться.
На следующий день газеты вышли в черных рамках, и страна с болью читала обращение партии большевиков: