Фрунзе

Михаил кинулся к подворотне, стал выбивать каблуком вмерзший в землю булыжник. Но упал почти без сознания от удара рукояткой револьвера в правую лопатку. Превозмогая боль, он пополз в первый переулок. Но и там был заслон. Не помня себя от боли, обиды и унижения, он, угнув голову по-бычьи, сшиб ударом в живот ближайшего стражника. Накинулись другие: один схватил за горло, двое привычно связали руки. И, подталкивая коленом, повели по переулку до Манежа и пихнули в сани, где уже лежали и охали пятеро.

В Казанской полицейской части Фрунзе продержали до вечера. Какой-то стражник нагло оговорил его: будто видел своими глазами, как этот студент кидался с камнем на полицейского. Михаил отрицал, что бил камнем, и говорил, что вышел на демонстрацию лишь потому, что шли все, а товарищей бросать негоже.

Более опытные студенты успели намекнуть, что за этот злополучный камень можно и полететь из столицы. И лучше назваться чужим именем, чтобы не закрывать себе путь в институт.

Он и назвался Борисом Константиновичем Точайским, из города Петровска Саратовской губернии. И пояснил, что к нему приехала погостить матушка, но занедужила с дороги, и он должен быть возле нее.

Нарушитель подлежал высылке в административном порядке по месту постоянного жительства. Что и было сделано. Но выезд отсрочили на пятнадцать суток по семейным обстоятельствам. 12 декабря 1904 года Борис Точайский должен был отметиться в полиции и в тот же день покинуть столицу.

Точайский выдал подписку. И, нарушая конспиративный запрет, оказался на Широкой улице, в квартире у Сони. Она не решилась чинить ему разнос.

За чаем проговорили до позднего часа. Соня одобрила его действия.

— Можно бы и не уезжать, если бы не форма политехника. А то начнут искать в институте, не найдут Точайского, начнется слежка. И тогда наказание будет суровее. Только не отчаивайтесь: недели через три вы вернетесь и попадете в самое пекло.

Абрам был разъярен. И, к удивлению Фрунзе, проклинал он не усмирителей, которые с особым варварством преследовали и истязали студентов.

— От этих держиморд мы другого и не ждали. Жуткая расправа произошла по вине меньшевиков. Это из-за их хитрости и подлога мы не смогли вывести рабочих, которые своей массой обезоружили бы департамент полиции. Правильно говорит Ленин: с этими господами надо идти на полный разрыв! Страшно сказать, какие потери! Сто восемнадцать человек арестованы, из них больше половины — студенты. Костя Жарновецкий и Дима Мануильский в больнице: они тяжело ранены. Пятеро умерли, семь человек — при смерти… Ну, лизоблюды, ну, прихлебатели! — поносил он меньшевиков.

Барон внимательно выслушал Фрунзе и сказал спокойно, как о деле самом обыденном:

— Документы зашейте в китель и лишний раз не ощупывайте: это вызывает подозрение даже у детей и старух. Не падайте духом и держите голову выше. Вы испортили отношение с начальством, так черт с ним! А товарищи вас ценят. И их уважение куда дороже кислой мины господ полицейских. Денег я вам на дорогу дам. Бегите из Петровска как можно быстрее!..

10 декабря 1904 года, чтобы не вызвать подозрения у декана и у дотошных однокашников, Фрунзе подал прошение директору института: он просил дать ему месячный отпуск в Москву. 11-го получил увольнительный билет, а на другой день сел в поезд, нагрузив корзину листовками, брошюрами и книгами.

Все вышло ладно: в институте не догадывались о высылке, часть отпуска падала на зимние каникулы, он мог быть в законной отлучке до 10 января 1905 года…

Но вернулся он раньше: очень стал им интересоваться петровский исправник.

Фрунзе скупо рассказывал о своей первой самостоятельной вылазке в провинцию. Однако нетрудно было догадаться, что в тихом уездном городке на берегу реки Медведицы начался переполох.

В сочельник и в праздничную неделю рождества Христова, когда петровские мастеровые обычно гуляли так, что море разливанное захлестывало их хибары, не было пьяных драк и несусветного ора. Трактирщики божились, что их бьют по карману: люди не пьянствуют, как заведено, а трезвые слушают какого-то молодого заезжего оратора, от речей которого больше, чем от водки, хмелеет голова.

Михаил не отказывался от приглашений и ходил всюду, где хотели его послушать. И говорил он просто, доступно о самом наболевшем. Погиб герой обороны Порт-Артура генерал Кондратенко: бездарные командующие генерал Куропаткин и вице-адмирал Рожественский позорно запятнали честь русского оружия. Но это лишь на пользу революции: царизм понес поражение в несправедливой войне на Дальнем Востоке, и его теперь легче свергнуть.

Рассказывал Михаил о Гапоне и его «бдениях» в столице и о кровавой расправе с демонстрантами 28 ноября.

Опальный столичный студент так развернулся, что полиция всполошилась.

Исправник вызвал Точайского на откровенный разговор 3 января 1905 года. Но тот не стал дожидаться дополнительных репрессий и встретил Новый год в поезде. 2-го он уже был в Санкт-Петербурге и вечером узнал, что генералы-предатели Стессель и Фок сдали японцам Порт-Артур, хотя он еще мог активно противостоять врагу.