Фрунзе

— Видел Моравицкую, у нее была ваша Клава. Она наводила справки о вас. Я осторожно намекнул, что не исключена встреча. Она охнула и, боюсь, так и сидит, завороженная моим сообщением!..

Михаил Васильевич полагал, что справится с делами в Москве дней за пять. Однако пробыть в ней пришлось почти месяц. Правда, за это время он съездил на три дня в Петроград: Павел Батурин достал для него временное студенческое удостоверение в университете.

В столице бурлил рабочий класс: забастовки шли волнами, сменяя друг друга на крупных предприятиях; накал был столь большой, что явно назревал революционный кризис. Ленинцы все громче поднимали голос против войны, против самодержавия. Горячие головы поговаривали уже о вооруженном восстании, но Владимир Ильич дал понять, что эта идея пока несвоевременна, так как революционное движение еще не набрало сил для решающего штурма самодержавия.

Буржуазия, очнувшаяся после патриотического угара, поняла, что немцев шапками не закидаешь и никакой Кузьма Крючков — лихой казак донской, который на плакатах поддевал кучу пруссаков на пику, — делу не поможет. И явно разочаровалась в царе: он не принес победы в войне и не подавил революционного движения. Да и все прогнило в придворных романовских кругах: там делали погоду всякие темные дельцы, проходимцы, аферисты, ясновидящие, чудотворцы и гадалки. Смрад шел по всей Руси от проделок Гришки Распутина и его дружков — скользких мастеров скандальных афер и спекуляций.

На вокзале и на проспектах — серые солдатские шинели, казарменный дух карболки и хлора. В рабочих районах, у каждой продуктовой лавки — длинные очереди женщин, стариков и ребятишек.

Михаил отправился в свой район — к выборжцам, на Сердобольскую улицу, где находилось Русское бюро ЦК большевиков.

Сказал пароль, переступил порог… и, как в детективном романе, где все далеко от истины, хоть и похоже на нее, попал в объятия к Дмитрию Александровичу Павлову. Это был тот самый Митя с русыми усами и сормовским говором, который хорошо сказал ему двенадцать лет назад на Николаевском вокзале в Москве: «Пробивай, Миша, свою стежку к Ленину!..»

Все эти годы Павлов продержался в Питере, состоял в подпольных районных комитетах то на Васильевском острове, то на Выборгской стороне. Пять раз вышибали его с заводов, года два он ходил опальным в черных списках. Недавно устроился модельщиком на завод «Новый Лесснер». Квартира его жены была базой Русского бюро ЦК.

— Людишки ушли на фронт, капиталистам зарез, вот и пригодились мои руки, — сказал он. — Читал о тебе у Короленко в газете «Слово». Вырвался? Вот хорошо: зашевелились мы крепко, и такому человеку, как ты, цены нет.

— Хочу в армию, Митя! Раскачать ее — значит сделать верный шаг к победе!

— Не спорю! Но ведь тебя жалко: поймают — наверняка повесят!

— Я уже все пережил, и страха во мне нет.

— Тогда я тебе дам записку к Николаю Подвойскому. Найдешь его в больничной кассе Путиловского завода. Чуть бы раньше, устроились бы здесь на месте, да Андрей Андреев выехал в Финляндию, а Михаил Калинин попал в тюрьму…

От Подвойского Фрунзе узнал об очередном погроме в своем любимом Иваново-Вознесенске. Ивановцы полгода назад начали всеобщую политическую забастовку. Жандармы в ночь на 10 августа 1915 года арестовали девятнадцать активистов и руководителей большевистского комитета. Двадцать пять тысяч рабочих вышло на улицы. А вечером часть демонстрантов направилась к тюрьме, чтобы освободить арестованных. Карателями убито сто человек и сорок ранено. Погиб организатор стачки Е. С. Зиновьев.

— Вы меня убили этим известием, Николай Ильич! Я уже думаю: не поехать ли в Иваново?

— Сейчас важнее быть в действующей армии. Да там вы и легче затеряетесь в густой солдатской массе. А в Иванове вам не продержаться и двух недель. И ЦК оторвет мне голову, если я вас отправлю на… эшафот. Москве я дам знать, и вас направят в какую-нибудь «благотворительную» организацию Западного фронта…

В институт ехать не было смысла: все однокашники давно разлетелись по стране. И Фрунзе решил повидаться с семьей Михайловых: она была дружна в Пишпеке с Маврой Ефимовной, а перед самой войной перебралась в Питер.

В семье был траур: Миша Михайлов, приятель детских игр Фрунзе, на диво похожий на него — фигурой, круглым лицом и даже ежиком, — пропал на фронте без вести.

Фрунзе мог бы отлично устроиться в армии по паспорту Михаила Александровича Михайлова. Но у него хватило такта не сказать об этом убитым горем родителям своего погибшего приятеля.

Но в Москве он сказал об этом Павлу Батурину, тот — подпольщице Анне Андреевне Додоновой. И у них созрел план: срочно изготовить подложный паспорт на имя М. А. Михайлова и оформить его в канцелярии градоначальника. А сестру Додоновой Марию — студентку Высших женских курсов — направить в Петроград к Михайловым, уговорить их передать Фрунзе документы сына и получить их в переселенческом управлении, за которым числился погибший.