Фуга для темнеющего острова

Данная версия «Фуги» заново вычитана и отредактирована. Я много лет искал возможности переработать этот текст. Тому был ряд причин.

Главная состоит в том, что со временем поменялось мое отношение к теме, поменялись настроения в обществе, даже язык поменялся. Если раньше я мог себе позволить говорить о глобальной катастрофе с иронией, порой вольно, сейчас велика вероятность, что мои слова будут неверно истолкованы.

Особенно ярко это выразилось в двух обзорах, напечатанных в журнале «Тайм Аут» (он характерен тем, что всегда идет в русле господствующего политического течения) с промежутком всего в несколько лет. В первом обзоре, сразу после выхода книги, «Фугу» хвалили, даже превозносили за яркую антирасистскую позицию и убедительное изображение того, в какой хаос ввергают страну радикалы. Позднее, когда роман перепечатывали, вышел новый обзор (критик другой, но общественные взгляды остались в целом те же). В нем меня разнесли за пропаганду расизма и поддакивание ультраправым.

Поскольку, повторюсь, роман не задумывался как политическое высказывание, я считаю, что оба критика неправы, однако меньше всего мне понравилось быть причисленным к расистам. Примерно тогда я и решил когда-нибудь переработать текст. И вот, наконец, это случилось. Я постарался убрать из повествования все, что можно трактовать в пользу той или иной позиции, хотя, должен признаться, чрезмерную политкорректность не поддерживаю.

Была и другая причина. «Фуга для темнеющего острова» – моя первая попытка написать серьезное произведение на серьезную тему. Задачу я поставил сложную, масштабную, и работалось над ней непросто. Кроме того, в то время у меня еще не было наработанного стиля, и я легко поддавался влиянию извне. Тогда в моду вошло сухое, отстраненное повествование. Увлеченный этим феноменом, я зачитывался не только фантастами «новой волны», но и американскими писателями, в частности, Ричардом Бротиганом, Куртом Воннегутом и Ежи Косинским. Мне нравился их стиль изложения, позволявший изображать напряженные или ужасные события без эмоциональных оценок. На мой взгляд, это только подчеркивало напряженность и ужас происходящего.

Однако теперь, сорок лет спустя, я не думаю, что такая степень отстраненности пошла роману на пользу. Определенная бесстрастность повествования сохранена, при этом новое издание все-таки получилось эмоциональнее, недостатки персонажей выписаны четче, боль и злость выражены более явно.

Сюжет не претерпел никаких изменений, я лишь постарался найти более убедительные средства для его передачи. В тексте нет никакого «осовременивания». Все описанные в романе ужасы происходили еще до того, как мир узнал, что такое глобальный терроризм. В реалиях дня сегодняшнего они оценивались бы иначе, поэтому считайте, что перед вами слепок прошлого. В этом прошлом также не было электронной почты, DVD, Интернета, камер видеонаблюдения, мобильных телефонов, продуктов с ГМО, лазерной хирургии, спутникового телевидения; Великобритания не была членом Евросоюза, у Европы не было единой валюты… и так далее, и тому подобное. Любое из этих «новшеств» повлияло бы на сюжет и повествование самым непредсказуемым образом.

Кристофер Прист

Фуга для темнеющего острова

У меня светлая кожа, русые волосы, голубые глаза. Я высокого роста, одежду предпочитаю сдержанную: блейзер, вельветовые брюки, шелковый галстук. Ношу очки для чтения, но скорее по привычке, чем по необходимости. Время от времени курю, иногда выпиваю. В бога не верю, в церковь не хожу, хотя другим не запрещаю. Женился по любви. Обожаю свою дочь, Салли. К политике равнодушен. Меня зовут Алан Уитмен.

* * *

Кожа у меня смуглая от грязи, волосы сухие, в соляном налете, голова чешется. Глаза голубые. Я высокого роста, одежду не менял уже полгода, давно не мылся. Очков у меня не осталось, привык обходиться без них. Курю много, но только когда попадаются сигареты; раз в месяц напиваюсь. В бога не верю, в церковь не хожу. Мой последний разговор с женой закончился ссорой, о чем теперь жалею. Обожаю свою дочь, Салли. К политике по-прежнему равнодушен. Меня зовут Алан Уитмен.

* * *

Впервые я увидел Рафика в деревушке, разрушенной в ходе артобстрела. Он мне сразу не понравился, как, впрочем, и я ему. Когда первая настороженность прошла, мы перестали обращать друг на друга внимание. Я искал еду, надеясь, что раз обстрел произошел совсем недавно, то деревню еще не полностью разграбили. В уцелевшие дома я не заходил, зная по опыту, что солдаты обносят их в первую очередь; гораздо выгоднее копаться среди обломков.

Планомерно обшаривая развалины, к полудню я набил консервами два рюкзака, а из брошенных автомобилей забрал три дорожных атласа – на обмен. За все это время с Рафиком мы больше не пересекались.

На границе деревушки я нашел поле, которое когда-то обрабатывали. В углу темнели свежие могилы; каждая отмечена доской с прибитым к ней солдатским жетоном. Судя по именам, здесь были похоронены африканцы.