Фуга для темнеющего острова

Мы смотрели на них с ужасом и любопытством одновременно: мужчины, женщины, дети… Все или почти все – тощие, больные, голодные. Костлявые руки и ноги, распухшие животы, обтянутые кожей черепа с непропорционально большими глазами, груди у женщин – обвисшие и пустые, как будто из бумаги, взгляды – ожесточенные и обвиняющие. У детей подкашиваются ноги. Тех, кто не может идти сам, попросту бросают.

В боку судна открылась дверь, и оттуда на пирс выкинули трап. Еще одна толпа африканцев повалила с нижних палуб на пристань. Кто-то, не в силах идти дальше, упал на бетон, остальные двинулись к портовым складам, обтекая их или скрываясь внутри. Никто не поднимал глаза на нас, наблюдавших с моста, и не оглядывался на товарищей по несчастью.

Мы стояли и смотрели. Потоку людей, казалось, не будет конца.

Постепенно верхние палубы опустели, но беженцы все выходили и выходили откуда-то снизу. Я попробовал подсчитать, сколько человек осталось лежать – кто мертвый, кто без сознания, – но, дойдя до сотни, бросил эту затею.

Полицейские, наконец, сумели остановить двигатели, и судно пришвартовали к пирсу. На пристани собралось множество карет «Скорой помощи»; тех, кто пострадал сильнее всего, погрузили в машины и увезли. Однако многие сотни беженцев просто ушли – подальше от пристани и от реки, на улицы Сити, жители которого еще ничего не знали о произошедшем.

Позднее сообщили, что полиция и речная инспекция обнаружили на судне семьсот с лишним трупов, большинство из них – дети. Социальные службы насчитали четыре с половиной тысячи выживших, которых доставили в больницы и пункты неотложной помощи. Остальные, те, кто смог самостоятельно покинуть судно и начать выживать поодиночке, учету не поддавались, хотя где-то я услышал, что таких по меньшей мере тысячи три. Кого-то потом задержали, многие сумели скрыться от властей и растворились в каменных джунглях огромного города.

В конце концов полиция все же увела нас с моста под предлогом того, что после столкновения находиться на нем небезопасно. Впрочем, уже на следующий день движение снова открыли.

Так я стал свидетелем первой высадки африммов. Следом произошло еще три; затем устье Темзы перекрыли. Однако беженцы продолжали добираться до берега на лодчонках и шлюпках, которые спускались с крупных судов. Они причаливали по всему побережью – на песчаные и галечные пляжи, в крошечные гавани, на набережные приморских городов. Они выходили из воды и падали на землю, и так продолжалось круглые сутки, неделю за неделей, почти два года. Африка стала непригодной для жизни, и миллионы людей, ранее населявших ее, расползались по миру.

* * *

На дороге нас остановили полицейские. Их интересовало, куда мы направляемся, а в особенности – почему мы решили бросить дом. Изобель рассказала все: и про захват соседней улицы, и про неминуемую угрозу, нависшую над нашей семьей.

Ожидая, когда нас пропустят, Салли пыталась успокоить мать: после разговора с полицейским ее трясло от рыданий. Мне тоже хотелось плакать, но я крепился. Конечно, тяжело свыкнуться с мыслью, что мы, возможно, в самом деле лишились дома, однако за последние несколько месяцев я порядком натерпелся истерик от Изобель. Хотя с тех пор как я стал работать на текстильной фабрике – единственное место, куда меня взяли, – нам жилось довольно скверно, по сравнению с моими бывшими коллегами по колледжу мы еще неплохо устроились. Как я ни старался проявлять участие и сочувствие, все в итоге сводилось к ссорам и обидам по любому поводу.

Вскоре полицейский вернулся и сообщил, что отпускает нас, но мы должны ехать в лагерь для беженцев, который ООН обустроила в Хорсенден-Хилл, графство Мидлсекс, а не к родителям Изобель в Бристоль, как собирались. Полицейский предупредил, что гражданским не рекомендуется совершать длинные междугородние поездки в темное время суток. Мы как раз потратили весь день, кружа по пригородам Лондона в поисках заправки, где нам дали бы заполнить бензобак и еще три пятигаллонные канистры, которые я припас в багажнике. И вот начинало темнеть, а в сторону Бристоля мы почти и не продвинулись. К тому же, все проголодались.

Ехали по Западному шоссе в направлении Алпертона. Пришлось сделать большой крюк через Кенсингтон, Фулем и Хаммерсмит, чтобы не соваться в огороженные африммские анклавы в Ноттинг-Хилле и Северном Кенсингтоне. Сама автомагистраль была свободна, зато чуть ли не на каждом съезде стояли баррикады с вооруженными жителями. На пересечении с Хэнгер-лейн мы, как нам объясняли, свернули с шоссе и проехали через Алпертон. По пути то и дело попадались припаркованные на обочине патрульные автомобили, возле которых дежурили по несколько десятков полицейских и миротворцы ООН в голубых касках.

У въезда в лагерь нас вновь остановили и допросили. В частности, спрашивали о причинах, побудивших нас бросить дом, и мерах предосторожности, предпринятых на время нашего отсутствия.