Проснулись, как всплыли из омута. Жаркого, душного, но отчего-то непереносимо приятного. Не хотелось всплывать, если честно. Вовсе не хотелось. Я нарочно расспросил, как просыпалась Вера. Хотя и так казалось, что оба переживали одно и то же.
Теперь я первым делом проверял, кто рядом со мной. Вера. Видно, что давно проснулась — ждала, пока проснусь и я?
Когда поняла, что я проснулся, Вера выскользнула из-под одеяла. Кофр и «трофеи» в сумке так и стояли у кровати. Она не сразу решилась заглянуть. Вздохнула с облегчением — книги там. Вздохнула вновь, когда на её фотоаппарате обнаружились снимки. И тут же включила оба компьютера и принялась всё копировать. Вначале сохранила фото, в нескольких копиях, затем начала переснимать книги. Как была, в ночной рубашке. Я успел убрать постель, приготовить завтрак и чуть не силой заставлял её хоть немного, но перекусить. Она не хотела отходить от книг надолго. Я прекрасно её понимал: я ведь тоже не хотел.
…Потом мы сидели на кухне, завтракая не то во второй, не то в третий раз. Говорили, отчётливо помню, о всякой ерунде, и часто смеялись, оба: словно по кухне летало множество смешинок.
— Костя, — сжала она мою ладонь, когда очередная пауза затянулась. — Что нам с этим делать?
— Покажем. Я пойду к тому чиновнику, который помогает нам с конвентом (Вера вздрогнула — видно, что и она в первую очередь подумала про графа Толстого). Расскажу, покажу. Ведь теперь ты мне веришь?
Вера не сразу ответила. Держала меня за руку, смотрела в глаза, и морщинки ненадолго заползли на её лоб.
— Верю, — кивнула она. — Не во всё, но во многое. Пойдём вместе?
— А с работы отпустят? — не удержался я.
— Укушу! — и практически выполнила обещание. И мы снова рассмеялись.
— Идём, — взял я её за руку. — Сегодня воскресенье, верно? По его словам, можно приходить в любое время, в любой день. Заодно и проверим.
Мы долго стояли у входа (или выхода, как посмотреть) в здание администрации.
Понятно, что в отсутствие оригинала «Основ» выдавать фотокопии за подлинник было бы затруднительно. Мы придумали вполне убедительную легенду о найденной на месте раскопок коробке и о том, что впоследствии она куда-то делась.
Чиновник кивал, и было видно — не верит ни одному слову. Но вот когда мы показали многочисленные сноски на книги, из которых добыли большую часть биографии Шилова и многое из того, что не вошло в «Основы», чиновника словно подменили. В конце концов он распорядился, чтобы нас с ним доставили в библиотеку. Ехали мы туда молча, я ожидал расспросов — их не было. И — все сноски оказались на месте. Все до единой! Чиновник, Шаталов по фамилии, так и впился взглядом в тома. После того, как он пролистал третий, он сумел вернуться в реальность, где мы, и пожилая улыбчивая дама-библиотекарь смотрели на него.
— Невероятно! — заключил он. — Это настоящее открытие, господин Загорский. Ведь я сам участвовал, что уж греха таить, в поиске «Основ». Но чтобы вот так, на самом видном месте, столько всего найти… Считайте, что спонсоры для конвента уже есть. Хорошие, надёжные спонсоры. Завтра, пожалуйста, принесите мне все материалы, не будем медлить — времени уже немного. Куда вас подвезти?
…Мы попросили подвезти ко входу в «Пентагон».
— Здорово! — Вера поцеловала меня. — Я верю. Неважно, что говорили врачи, и все остальные. Я ведь тоже его видела. Если мы и спятили, то оба. Что теперь, Костя?
— Теперь мы пойдём домой, — указал я направление — полоску на небе, где возгоралось закатное пламя. — Может, почитаем про этого «подвижника», может, нет. Завтра я отнесу ему бумаги, а потом…
— Молчи! — Она прижала палец к моим губам. — Пусть будет, что будет. Не загадывай!
Мы шли по таинственным образом опустевшему проспекту — люди никуда не исчезли, конечно, просто все они отчего-то держались от нас поодаль.
«После многих лет скитаний, которые я провёл в четырёх стенах; после долгих лет одиночества, когда каждую минуту кто-то был рядом со мной; после бурных лет спокойствия, когда череда катастроф никак не могла уничтожить меня — я понял, во имя чего жив человек.» Так писал Шилов.
Теперь и мы понимали, во имя чего. Понимали, глядя друг на друга.