Фугас

— Да-а-а, — протянул водитель, — я своего кровника тоже пять лет ждал. Контрактник, моего отца застрелил. Зимой 95-го года отец вышел из дома, ему уже больше семидесяти лет было. Пошел утром к колонке воды набрать, а снайпер в засаде сидел, скучно ему стало, и от скуки решил развлечься. Пуля отцу прямо в голову попала. Чтобы контрактника оправдать, старику потом гранату в руку вложили, вроде боевик. Суда так и не было, дело закрыли, я и не хотел, чтобы ему срок дали. Дали бы за убийство десять лет, где бы я его потом искал, самому бы пришлось садиться, чтобы кровника в зоне достать. Контрактник уволился и уехал к себе домой в Кемеровскую область, город Юргу. Я разыскал его адрес, купил билет на поезд и поехал в Сибирь. Пока добирался, бывший контрактник по пьянке убил кого-то. Но Аллах милостив, дали всего пять лет, наверное, за прошлые подвиги снисхождение сделали. Я пять лет каждый день считал, когда он выйдет. Перед освобождением неделю у ворот ждал, все боялся пропустить или не узнать. Только он вышел, я за ним. Немного от лагеря дал отойти и ножом его по горлу, как барана. Об одном только жалею, надо было напомнить ему про моего отца, чтобы перед смертью страшно стало. Хотя, может быть, контрактник отца и не помнил уже, той зимой на улицах каждый день трупы находили, солдаты со страху стреляли, а кто-то для развлечения, чтобы не заскучать.

Женька спросил:

— Дедушка Ахмед, а как вы меня нашли?

— Умар сообщил, рассказал, что тебя бьют очень сильно, показал руку, которую ты ему спас. По родственникам собрали деньги, и я поехал. Ты спас моего внука, я теперь твой должник. Ничего не бойся, у нас говорят, три дня ты мой гость, потом родственник.

У чеченцев есть обычай, даже если твой враг постучался ночью в твой дом, ты должен его защитить. У нас есть такая старая легенда.

На дне озера Кезеной-Ам когда-то находился аул Эзеной. В нем жили жадные и негостеприимные люди. И вот спустился с неба Бог и, как простой странник, стал проситься на ночлег. Отовсюду гнали его жители аула, и только на краю его, в дымной сакле бедной вдовы он нашел и кров, и пищу. Разгневанный Бог решил уничтожить селение нечестивцев, забывших заветы отцов, забывших, что гость — священен. Он затопил селение и пощадил лишь семью гостеприимной женщины, потомки которой ушли дальше от озера и поселились на новом месте, там, где сейчас дымятся трубы аула Кезеной.

Хотя с этой войной традиций в Чечне совсем не осталось. В Грозном чеченская семья едет на своей машине, другие чеченцы их останавливают, избивают мужчину на глазах жены и детей. А вокруг тоже стоят чеченцы и делают вид, что не видят. Это Чечня? Я не узнаю этой страны. Я не узнаю свой народ. Чеченцы никогда не подчинялись ничьей воле. Они никогда ни за кем не шли, они не слушали никого, только свое сердце. Если сердце говорило — ты должен убить кровника, чеченец шел и убивал. При этом он никогда не брал с собой помощников, он все делал сам. Чеченец убивал врага и уходил в горы. А сейчас у нас в Чечне кого только нет: и арабы, и хохлы, и даже китайцы. Они что, мусульмане? Что они делают здесь? Арабы отрезают голову русскому офицеру, глумятся над мертвым… А потом приходят солдаты и сжигают за это село. Арабы за убийство русского получают доллары, а мы получаем беду.

Женька прикрыл веки, сказалась усталость последних дней, и он задремал. Снились ему мама, ее теплые руки и тревожный голос.

— Женя, Женя… Ты где, сынок?..

И не было сил подать голос, и от отчаяния захотелось заплакать.

Но плакать Женька уже не мог. Детство кончилось, он стал мужчиной.

* * *

Проснулся от скрипа железных ворот, машина въезжала во двор.

Через несколько дней приехал Аслан, привез Женьке новый паспорт. С потрепанной и порядком замусоленной страницы на него смотрел молоденький парнишка лет шестнадцати. Кроме паспорта, было еще удостоверение беженца, выписанное на имя Беликова Михаила Юрьевича, уроженца города Грозного.

Видя Женькино замешательство, Аслан захохотал:

— Что, не хочешь быть Беликовым, солдат? Можем сделать тебя Усмановым, но только тогда придется сделать тебе обрезание. А то милицейский патруль прикажет предъявить доказательства того, что ты мусульманин, а ты не обрезан. И все, попался, объявят боевиком, не отвертишься. Милиция сейчас бдительная, везде ей террористы мерещатся.

Прибежал Алик, запыхавшись, сказал Женьке:

— Тебя зовет дедушка.

— Алик, что случилось?

— Не знаю. Он тебе сам расскажет, не бойся.

Старик был один. Он сидел за столом, морщинистыми руками перебирал какие-то старые бумаги, фотографии.

— Посмотри сюда, парень. Это мой отец, его звали Асланбек. Он служил в Дикой дивизии, в царском конвое. — На пожелтевшей фотографии стоял мужчина лет тридцати, в черкеске, с кинжалом.