Фукусима, или История собачьей дружбы

– Ну, если вас интересуют именно эти вопросы, то да! – улыбнулся Владимир Петрович. – А еще я самостоятельно могу постирать, погладить, почитать книгу, причем даже обычную, могу с кем угодно самостоятельно общаться в Интернете, писать, отправлять и получать электронные письма. Что вас еще интересует? Вы пришли проконсультироваться?

Гости явно не ожидали такого поворота, и Екатерине Львовне пришлось сменить тон:

– Владимир Петрович, извините за такое начало, но вы должны меня понять. Пожалуйста, отпустите Любу.

– А Люба знает о вашем визите ко мне и вообще о вашей просьбе?

– Нет, что вы, что вы! – Екатерина Львовна испуганно замахала руками. – Я попросила съездить ее сегодня по нашим семейным делам. И очень вас прошу, как мужчину, не говорить ей о нашем приезде и… о нашем, так сказать, разговоре. Могу я надеяться на это?

«Вон оно что! «Свои дела» Любы оказались делами мамы!»

– Можете, – твердо ответил Владимир Петрович. – Слушаю вас.

– Пожалуй, начну я, если не возражаете, – робко произнес Геннадий Витальевич. – Понимаете, дорогой Владимир Петрович, Люба у нас с Катей… с Екатериной Львовной единственный ребенок, и нам… понимаете… Ну, как бы вам это сказать…

– А вы говорите прямо, – усмехнулся Владимир Петрович. – Не бойтесь, я не из обидчивых. Не барышня, в обморок не упаду.

– Ну, в общем, мы не такого будущего хотели своей дочери… в смысле…

– В смысле, всю жизнь возиться с калекой? – подсказал Владимир Петрович.

– Зачем так грубо? – смутился Геннадий Витальевич. – Я хотел сказать… это… ну…

– Да не оправдывайтесь вы, – тяжело вздохнув, сказал Владимир Петрович, – я вас понимаю. Но… обещать ничего не буду. Я подумаю…

Екатерина Львовна подпрыгнула на стуле.

– Как это? – неожиданно всхлипнула она. – Что значит «не буду обещать»? Вы хотите сказать, что вы не откажетесь от Любы?

– То, что я хотел, я сказал, – отрезал Владимир Петрович. – Мне нужно подумать.

– Я бы хотела получить более конкретный ответ на свою просьбу. Вы отпустите нашу дочь?

Хозяин квартиры некоторое время молчал, затем тихо сказал:

– Вашу дочь никто здесь на привязи не держит.

– Ну, я, конечно, образно выражаюсь, но ведь мы понимаем, что все зависит от вас.

– Вряд ли от меня, – сказал Владимир Петрович. – Вашей дочери не шестнадцать и даже не восемнадцать лет. Она совершенно взрослый человек и…

– Это заблуждение! – вскрикнула Екатерина Львовна. – Я лучше знаю свою девочку. Она и в двадцать семь остается ребенком. Иначе… иначе она никогда бы не вляпалась в такую историю… Откажитесь от нее, пожалуйста…

– Послушайте, – процедил Владимир Петрович, – давайте договоримся все-таки выбирать выражения. В конце концов, здесь собрались взрослые люди. И вы должны понять, что мы с Любой любим друг друга. Как это вы так легко распоряжаетесь чужими судьбами? «Откажитесь», «отпустите»! У нас что, крепостное право или рабовладельческий строй? А вы у нее спросили?

– Да поймите же вы, нет здесь никакой любви. Вы как подросток, ей-богу! Здесь обыкновенная жалость к инвалиду… простите.

– Не думаю, – замотал головой Владимир Петрович. – Наша любовь зиждется не на жалости. Жалость мне и самому не нужна. Я не чувствую себя неполноценным человеком. Вон, посмотрите, – Петрович кивнул в нашу с Фуку сторону, – это мои глаза.