Фулгрим

Юлий шел по отполированному мраморному полу при свете парящих светящихся шаров, отбрасывающих его тень далеко вперед. Он не надел боевые доспехи, а только обычный рабочий костюм и поверх него набросил кольчужную рубашку, украшенную изображением орла Детей Императора.

В боковых переходах и закоулках он видел лишь людей в форменной одежде летописцев и сервиторов, тащивших огромные стопки книг и не обращавших на него никакого внимания.

В одном из небольших залов он отчетливо рассмотрел голубую шевелюру Бекьи Кински и сначала хотел было остановиться и побеседовать с ней. Она сидела за широким столом, заваленным листами нотной бумаги, с распущенными волосами и наушниками вокс-зонда. Даже издали до Юлия донеслась странная музыка, услышанная в лаэрском храме. На таком расстоянии звуки казались слабыми и далекими, хотя в ушах Бекьи Кински музыка наверняка гремела во всю мощь. Ее руки то опускались на стол, чтобы записать несколько строк, то порхали, словно птицы, когда Бекья как будто дирижировала каким-то невидимым оркестром. Она работала с улыбкой, но в движениях ощущалась странная одержимость, словно музыка внутри ее могла стать опасной, разрушительной силой, если ее не перенести на нотный лист.

«Так вот как работают гении», — подумал Юлий и прошел мимо, решив не прерывать процесс творчества госпожи Кински.

С тех пор как он в последний раз посещал помещения архива, прошло довольно много времени, и теперь он ощутил это особенно остро. Но обязанности в Легионе и военные действия на Лаэране не оставляли времени для чтения. Теперь ему предстояло заново знакомиться с этим местом, хотя Ликаону было оставлено распоряжение немедленно информировать Юлия, если в его отсутствие произойдет что-то заслуживающее внимания капитана.

Навстречу Юлию попалась группа писцов и нотариусов, и каждый из них на ходу почтительно поклонился. Некоторые лица были знакомы ему по прошлым посещениям, но большую часть чиновников он не помнил, однако сам факт возвращения в архив вызывал у него чувство спокойствия и тихой радости.

Увидев впереди знакомую фигуру Эвандера Тобиаса, он не мог удержаться от улыбки — почтенный архивариус распекал группу притихших летописцев за какое-то нарушение его строгих правил.

Пожилой ученый увидел приближающегося Юлия и прервал обличительную речь. Его лицо осветилось широкой улыбкой, и архивариус царственным жестом отпустил провинившихся летописцев. Эвандер Тобиас, одетый в строгий костюм из темной плотной ткани, производил впечатление настоящего ученого и внушал уважение даже Астартес. Юлию нравились и его царственная осанка, и величественные манеры.

Когда-то Эвандер Тобиас был величайшим оратором Терры и обучал первых итераторов. Он, бесспорно, мог занять должность Первого итератора флотилии Воителя, но стремительно развившийся рак гортани парализовал его голосовые связки, и школу итераторов пришлось оставить. На свое место в Шестьдесят третьей экспедиции Эвандер рекомендовал одного из самых способных своих учеников — блистательного Кирилла Зиндерманна.

Поговаривали, что сам Император посетил Эвандера на ложе болезни и дал инструкции его хирургам и кибернетистам, но правда об этом была известна лишь немногим. Капризная судьба лишила Эвандера его таланта оратора и нарушила дикцию, но горло и голосовые связки были реконструированы, и теперь Эвандер тихо бормотал механическим голосом, что нередко вводило в заблуждение некоторых ничего не подозревавших летописцев, считавших архивариуса дряхлым и беззубым стариком.

— Мальчик мой, — заговорил Эвандер, протягивая руки навстречу Юлию, — как давно я тебя не видел.

— Да, очень давно, Эвандер, — улыбнулся Юлий и кивнул вслед удалявшимся летописцам. — Что, дети опять нашалили?

— Эти? А, глупые юнцы, — бросил Эвандер. — Принято считать, что избрание летописцем предполагает наличие некоторой твердости характера и уровня интеллекта, превосходящего орочий. Но эти глупцы не могут ориентироваться в отлично отлаженной системе и не способны найти информацию. Это меня огорчает, и я опасаюсь за качество наследия экспедиции, коль великие деяния Крестового Похода описываются подобными недотепами.

Юлий кивнул, но, достаточно близко познакомившись с пресловутой системой архивирования и проведя в бесплодных поисках хотя бы крупицы информации не один час, он без труда мог представить, сколько еще поводов для огорчения поджидает почтенного ученого. Но Астартес мудро решил оставить свое мнение по данному поводу при себе.

— Друг мой, я уверен, что при твоем содействии наше наследие находится в надежных руках.

— Ты очень добр ко мне, мой мальчик, — поблагодарил его Эвандер, и из серебряных трубок искусственного горла вырвалось едва заметное пыхтение.