Фулгрим

И все же, несмотря на совершенство произведений, Остиан не ощущал волнения, ожидаемого при взгляде на подлинное творение мастера. Да, скульптуры были совершенны, но тем не менее в них чувствовался какой-то изъян. Несмотря на техническое совершенство линий, в них не было ничего от самого создателя, никакой человечности, которая могла бы привлечь зрителя и зажечь искру в душе художника.

— Они превосходны, — наконец сказал он.

— Не лги мне, летописец, — предостерег его Фулгрим, и от резких ноток в его голосе Остиан поежился.

Ледяной взгляд примарха пронзил его насквозь, и Остиан ощутил, как холод пополз по позвоночнику.

— Что вы хотите от меня услышать, господин? — спросил он. — Скульптуры превосходны.

— Я хочу знать правду, — ответил Фулгрим. — Правда, как скальпель хирурга, причиняет боль, но излечивает.

Остиан пытался подобрать слова, которые не обидели бы примарха, поскольку не мог решиться на столь неслыханное проявление неуважения. Да разве кто-нибудь мог даже мысленно оскорбить такое великолепное существо?

Нерешительность Остиана не укрылась от глаз примарха, и он ободряющим жестом похлопал его по плечу:

— Хороший друг, указывающий на наши ошибки и несовершенства, достоин уважения, как если бы он открыл тайну спрятанных сокровищ. Я разрешаю тебе говорить откровенно.

Слова примарха прозвучали совсем не громко, но они, словно магическим ключом, открыли выход мыслям Остиана, которые он не решался облечь в слова.

— Мне кажется, что они… слишком совершенны, — произнес он. — Как будто в их создании участвовал только разум, а не сердце.

— Разве может быть вещь слишком совершенной? — спросил Фулгрим. — Любой предмет, отличающийся красотой и благородством форм, без сомнения, является продуктом расчетов и логики.

— В искусстве это не совсем так, талант должен затрагивать сердце, — ответил Остиан. — Можно работать с самой совершенной во всей Галактике техникой, но, если при этом не испытывать страсть, занятие станет пустой тратой времени.

— Есть такое понятие, как совершенство, — бросил примарх. — И цель нашей жизни состоит в его достижении и развитии. Все, что преграждает нам путь, мы отбрасываем в сторону.

Остиан покачал головой. Он вдруг слишком увлекся своими мыслями, чтобы заметить нарастающий гнев примарха.

— Нет, мой господин. Если художник во всем стремится к совершенству, у него ничего не получится. Человеческая сущность по своей природе не стремится к совершенству.

— А как же твоя собственная работа? — спросил Фулгрим. — Разве в ней ты не стремишься к совершенству?

— Люди, настаивающие на совершенстве, многое теряют. Они не в состоянии его достичь, но продолжают искать, — ответил Остиан. — Если бы я работал только ради достижения совершенства, моя скульптура никогда не была бы закончена.

— Что ж, тебе лучше знать, — проворчал Фулгрим.

Внезапно Остиан с ужасом осознал, что вызвал неудовольствие примарха. Глаза Фулгрима сверкали черными жемчужинами, вены на висках пульсировали от сдерживаемой ярости, и Остиан испугался, заметив на лице примарха выражение глубочайшей тоски.

Он слишком поздно понял желание примарха заставить красоту мрамора или картины подчиниться строгим требованиям безукоризненного совершенства, желание убрать со своего пути все лишнее. Слишком поздно Остиан осознал, что, спрашивая совета, Фулгрим не ждал истин, он желал лишь восхищения своими произведениями и медовой лести, чтобы подкрепить свое гигантское самолюбие.

— Мой господин… — прошептал Остиан.

— Все это чепуха, — прервал его Фулгрим. — Я вижу, что не зря пришел с тобой поговорить. Я больше никогда в жизни не прикоснусь резцом к мрамору, поскольку это было бы пустой тратой времени.

— Нет, господин мой, я не это…

Фулгрим поднял руку, заставив скульптора замолчать:

— Благодарю за потраченное время, мастер Делафур. Продолжай работу над своей несовершенной статуей.

Примарх Детей Императора в сопровождении гвардейцев Феникса покинул студию, оставив Остиана дрожать от страха при мысли о том, что он, сам того не желая, заглянул в душу Фулгрима.

Остиан услышал, что к нему кто-то обращается, и поспешно стряхнул оцепенение, вызванное воспоминаниями о визите примарха. Подняв голову, он увидел перед собой бледнокожего Астартес.

— Я Люций, — сказал воин.

Остиан кивнул:

— Я знаю, кто ты.

Люций самодовольно улыбнулся:

— Мне сказали, что ты дружен с Сереной д'Анжело. Это правда?

— Полагаю, это так, — ответил Остиан.

— Тогда не мог бы ты проводить меня в ее студию? — спросил Люций.

— Зачем?

— Разумеется, я хочу, чтобы она нарисовала мой портрет, — усмехнулся Люций.

13 Новая модель Нетронутый мир «Мама Джуана»

Апотекарий Фабий, облаченный в хирургическую робу, склонился над пациентом, лежащим на операционном столе, и кивнул медицинским сервиторам. Они приподняли автохирурга до уровня коммуникационного устройства, висевшего у Фабия на поясе, и защелкнули зажимы. Теперь нервная система апотекария непосредственно управляла автохирургом.