Фультон

Зимой 1806–1807 года выяснилось печальное обстоятельство: средства Ливингстона приходили к концу. Десятки тысяч долларов поглотила заказанная Уатту машина. Не меньшие расходы предстояли еще впереди. Попытки найти средства на стороне не увенчались успехом. Слишком живы еще были в памяти коммерсантов недавние примеры лопнувших компаний Румзея и Фича. Ливингстона ценили как способного дипломата, но не слишком доверяли его способностям предпринимателя. Векселя его перестали учитывать, старые кредиторы забеспокоились. На верфи Броуна начали появляться какие-то личности, справлявшиеся, во сколько может быть оценена при продаже с торгов паровая машина… Временами Фультон готов был вцепиться в горло этим тупоголовым дельцам, не понимавшим, что они, как слепые, проходят мимо золотой россыпи, которую откроет пароход через несколько лет…

Ранней весной Ливингстон, ничего не сказав Фультону, исчез из Нью-Йорка. Через несколько дней он вернулся усталый, но в отличном настроении духа. Молча поставил он на стол перед Фультоном увесистый кожаный саквояж. Внутри что-то звякнуло. Из одного его отделения на Фультона глянуло несколько аккуратно связанных пачек десятидолларовых ассигнаций и два небольших мешка с золотыми монетами.

— Ну, Роберт, мы все-таки кончим постройку! Этого хватит на целых два парохода…

На вопрос Фультона, откуда взялись нежданные деньги, Ливингстон об’яснил, что они получены под залог «Клермонта» — его старого родового имения, недалеко от Нью-Йорка. Это было последнее и самое ценное, что еще оставалось у компаньона и друга Фультона. Если с пароходом произойдет неудача и концессия будет аннулирована, если пароходное сообщение не станет давать ожидаемого дохода — Ливингстон разорен.

Весной 1807 года судно было спущено на воду. Оставалась еще установка машины. Но весной же истекал последний срок окончания парохода. С немалым трудом, при сильном нажиме на администрацию штата, Ливингстону удалось получить отсрочку до осени. Все лето на строящемся судне шла напряженнейшая работа по установке машины. Ни одна деталь не была забыта Фультоном. Он знал, что на карту поставлены результаты всей его работы и благосостояние его лучшего друга.

В августе все было, наконец, готово. По предложению Фультона новый пароход получил имя «Клермонт» — в память поддержки и помощи, оказанной Ливингстоном при его постройке. «Клермонт» ничем не напоминал своего младшего брата, плававшего четыре года назад по Сене. Это было стройное, прекрасно отделанное судно с двумя небольшими мачтами, с просторной палубой и вместительными каютами. Машина была закрыта почти целиком. Высокая труба относила дым из топки далеко в сторону, не засыпая будущих пассажиров сажей и углем. Даже два колеса с лопатками не портили общего вида.

_{Первый пароход Фультона «Клермонт».}

Нью-иоркские жители менее любопытны, чем парижане. Но имя и работы Фультона сделались к тому времени настолько известны в Нью-Йорке, что утром 11 августа 1807 года на берег Гудзона сбежалась половина населения города. Многие из собравшихся видели- такие же попытки прежних неудачников-изобретателей и уже готовы были прибавить к их списку имя Фультона. Кое-где в задних рядах раздавались свистки и насмешки. Озабоченность Фультона и его друга разделяли еще несколько человек, имевших «неосторожность» учесть их заемные письма. На пароходе, кроме Фультона, было еще два человека команды. С берега смотрели на них как на людей обреченных.

Но вот колеса, точно сами собой, дрогнули и завертелись… Медленно, медленно, а затем все быстрее судно двинулось вверх по реке. Шум машины не мог заглушить восторженного рева толпы. Мальчишки бросились бежать по берегу вперегонку с «Клермонтом», но скоро отстали: за пароходом трудно было угнаться. «Несколько невежд, лишенных всякого чувства приличия, — пишет один из историографов Фультона, — пытались еще отпускать грубые шутки, но и они, наконец, впали в какое-то бессмысленное отупение; большинство же приветствовало победу, одержанную гением, долго несмолкавшими рукоплесканиями…»

Перевернулась страница истории человеческой изобретательности, настойчивой технической мысли.

Блестящий успех первого испытания фультоновского парохода позволил быстро покончить с формальностями по утверждению привилегии. Ливингстон и Фультон могли бы торжествовать победу. Правда, она походила на Пиррову победу, лишившую полководца половины войска. Средства компании снова были на исходе. Теперь дело за публикой, за грузами, за пассажирами… Приветственными криками, увы, нельзя уплатить заводу, а оваций не учитывают в банках.

Фультон и его друг Ливингстон, как истые американцы, верили в чудодейственную силу рекламы.

В газетах появилось несколько публикаций. Это было (если не считать газетной заметки о предполагаемых рейсах парохода Фича от 26 июля 1790 года) первое в мире пароходное расписание.