Фундаментальный изъян современной российской политической мысли — ее краткосрочность

В те годы России-СССР был предоставлен исторический шанс — возможность реализовать очередную метаморфозу городской революции, стремительно воплощающуюся на планете, — трансдисциплинарный и постиндустриальный прорыв. История есть перманентное обновление человека, однако напряжение момента оказалось слишком велико, выразившись, в числе прочего, в подспудном столкновении элит. Вновь обозначился конфликт между частью нового класса, связанного со все более усложняющимися режимами управления комплексными системами, хотя преимущественно «инженерными». И недальновидной, некомпетентной, к тому же разлагавшейся партийной номенклатурой, для которой единственно приемлемы были существующие формы управления — быть может, с незначительными модификациями. В каком-то, правда, очень уж упрощенном смысле, это было столкновение между амбициями экспансии, военно-промышленного развития и бытийным, бытовым благоденствием коррумпирующейся/коррумпируемой элиты. Благоденствием, фактически достигнутым на основе ресурсов топливно-энергетического комплекса. (Понимая, конечно же, всю «голографичность» ситуации, т. е. что в рамках самого ВПК и силовых ведомств происходил аналогичный процесс).

Действительно, в 70-е годы с развитием петроэкономики (главным образов в связи с освоением западносибирских месторождений) появляется основа для отказа, как от политики разрядки, так и от обременительного и «опасного» усложнения экономических прописей (т. е. «природные ископаемые вместо социального и технологического развития»). Оставив, таким образом, для высоких технологий достаточно узкий в социальном отношении сегмент ВПК. Но и тут генеральная политика в целом руководствовалась формулой «пушки вместо масла». Порочной представлялась между тем сама подобная оппозиция, заведомо исключавшая энергии постиндустриального развития, социального энтузиазма и антропологических инноваций, пронизывавшие мир в те годы.

Иначе говоря, входя в период, получивший впоследствии ярлык «застоя», правящее сословие фактически обменяло социальную динамику на тюменскую нефть и искоренение диссидентства, обрекая страну на резкое сужение исторического горизонта и деградацию: понижение социальной активности заметно ухудшает историческое зрение общества.

Все это вместе взятое предопределило параметры кризиса 70-80-х годов. Кризиса, суть которого — провал второй модернизации России. Если первая модернизация, индустриальная, хотя и в редуцированном виде была реализована, то вторая модернизация, постиндустриальная, претерпела фиаско. Общество, которое не выстраивает сложных сюжетов — и вообще не терпит их присутствия («давайте-ка без фокусов, попроще, “по-нашему”?») — общество жесткое и слабое; рано или поздно оно обречено на историческую неудачу. Стабильность сложных систем не может быть статичной, присутствие динамичных компонентов, равно как и наличие динамического хаоса — их интегральная составная часть. Упрочение же положения за счет уничтожения оппозиции есть нечто подобное вивисекции, самокастрации социального организма — путь, ведущий в тупик и проявляющийся в стагнации креативности, повышении ригидности системы, создавая тем самым предпосылки инволюции организации и грядущего краха.

Проблему ставшего явным предела компетенций правящего слоя можно было разрешить двумя способами: сменив состав управленческой элиты, влив в нее свежую кровь, либо понизив общий уровень среды, демонстрировавшей к тому времени кумулятивный эффект развития городской культуры, модернизации промышленности и социализации публичных благ. В конце концов, в той или иной пропорции были реализованы оба варианта…

Итак, в России-СССР во второй половине восьмидесятых годов, в обстановке системного кризиса на арену выходила — в весьма различных обличиях — генерация людей, эклектичная по составу, по предмету деятельности, но которую, в целом, можно было охарактеризовать как прообраз российского постиндустриального класса. Но в то же время — и в том же месте — к управлению российской судьбой двигались также другие группы. Постиндустриальная страта, уже тогда изломанная и частично коррумпированная, тем не менее, достаточно быстро нащупала путь к рычагам власти, однако взять ее в руки так и не сумела, сдав другой пассионарной группе, основой деятельности которой стала в итоге «трофейная экономика», а также разнообразные схемы распределения и перераспределения природной ренты.