Функция: вы

Он, в общем-то, тоже. Присутствие Влада держало Берти на таком крепком нервяке, что тот в упор не замечал магическую бездонность собственной стопки. Опрокинув третью, как первую (Влад заботливо подлил еще) Берти снова уставился на меня. Я хладнокровно проигнорировал его телепатические попытки узнать про Ариадну, и тоже выпил, кажется, сравняв счет.

Попустило его минут через десять. Еще через пятнадцать – снова забрало, помножив на алкоголь бурную радость от встречи. Меня, как оказалось, тоже. Влад сообщил нам об этом, деловито разделывая фисташки. Сам он их не ел, но, вскрывая, выкладывал в ряд, как крохотные охотничьи трофеи.

– Хольд говорит, от водки не пьянеют только модели, – сообщил я.

Влад покивал со знанием дела:

– Отличный был мужик.

– Ты его не знал.

– Эй! Я готовил альбом на выписку!

Берти, не-помню-когда переползший на стул рядом, зачем-то поддержал разговор:

– Что за мужик?

– Мой приемный отец.

– А-а-а, – его осенило, – так ты приёмный?

– Типа того.

Берти выдержал достойную драматическую паузу, затем вздохнул:

– Тоже хочу быть приемным.

Я посмотрел на него как на идиота.

– А, – Берти закатил глаза, – ты из тех, чья Большая Жизненная Трагедия затмевает проблемы поменьше? Понятно.

– А ты из тех, у кого всегда плохие другие?

Он оскорбился. Я подобрал фисташку. Она напоминала клопа, которого в детстве я нашел в миске крыжовника, только еще мертвее.

– Не всегда, – выдал Берти, и я с огромным трудом вспомнил, каким был вопрос. – Но кому-то в жизни везет больше, кому-то меньше. Нетрудно заметить, как одни помыкают другими.

– Погоди, – хохотнул Влад. – Хочешь сказать, тебе не повезло?

– Я хочу сказать… – Берти посмурнел. – Ты лучше меня знаешь, что я хочу сказать! Я был бы другим человеком, если бы полностью управлял своей жизнью.

– О да, – протянул энтроп, кивая в мою сторону. – Расскажи ему об этом.

– Не рассказывай, – попросил я.

Берти смерил меня замыленным взглядом. Мой ответный фокус был не лучше. Но даже так, мученически напиваясь, он не выглядел жалким или беспомощным. Скорее – как капитан космического корабля, отвлекающий врага, чтобы команда успела эвакуироваться. Что за хрень, подумал я. Дело вообще в нем или в моей самооценке?

– Ты ни разу не приходил один, – сказал Берти.

– И что?

– Чувак, я не первый год подрабатываю барменом. Девчонки плачут, парни надираются. Потом меняются местами. Схема стара, как мир, но знаешь что? Так всегда случается, когда приходишь с одной, а полвечера торчишь с другой.

– Отстань. Ты ничего о нас не знаешь.

– Я знаю, что рыжая умеет в оригами.

Берти ткнул в сторону, где из подставки, забитой длинными коктейльными трубочками, пробивался белый бумажный цветок. Криста, запульсировало в висках. Криста, это Кристы. Я вспомнил, как она его делала, пока мы ждали ответа отца. Как она говорила, разглаживая салфетку: я доверяю тебе, как себе.

– Обычная поделка, – продолжил Берти, – а рука не поднялась выкинуть. Но если из них двоих ты выбрал рыжую, ты придурок.

– Я никого не выбирал! – вспыхнул я.

– Не успел? – нарывался он с блистательной невозмутимостью.

Я резко выпрямился и потянулся к Владу:

– Я сам позвоню его отцу.

Энтроп подыграл. Берти заверещал. Я встал и, бросив его на растерзание, ушел в туалет. Там я врубил кран, запустил руки под ледяную воду и держал их так долго, пока пальцы не заломило от холода. Но дрожь не проходила. Чертов Берти. Чертово тело. Почему оно было за меня, только когда я жрал за троих и валился от усталости?

Вернувшись, я застал их шипящими друг на друга через стойку.

– Я трезвею, – сообщил. – Можно что-нибудь поубойнее?

Берти отшатнулся, хотя вокруг и без меня были люди (хотя, погодите, почти не было). Во Владовой усмешке змеилось торжество.

– Согласен, – проворковал он. – Глупо в хорошем месте жрать водку.

– Тогда свали из-за бара, – прохрипел Берти.

И Влад свалил. И начались шоты. Я и не предполагал, что алкоголь имеет столько цветов.

– Шотландская полоска.

(гренадин, лакричная водка, вишневый сок).

– Бурбонная чума.

(водка, бурбон, вишневый сок, ягоды черешни)

– Небо Кёнигсберга.

– С биттером? – Влад поморщился. – Следующий.

Следующим Берти топил сахар, окрашивая самбуку в карамель. Он отмерял, смешивал, резал, поджигал на завораживающе художественном уровне, отчего я прослушал его все не менее отработанные истории.

– …водку. Или чачу. Все, кроме абсента. Потому что абсент – для тех, у кого больше одной жизни.

На «Бенгальском рассвете» выяснилось, что мне нравится дыня.

– Ты никогда не пробовал дыню? – недоумевал Берти. – Где ты рос?

– На необитаемом острове. Там были только фейхоа.

– Ого… Я никогда не ел фейхоа.

– А я никогда не ел детей.

Мы недоуменно посмотрели на Влада. Тот удивился:

– Разве мы играем не в «я никогда не»? Или это «съедобное-несъедобное»? Если так, фейхоа – хуже падали.

Берти с вызовом взялся за «Бенгаль».

– Почему бы и нет? Я никогда не шантажировал бывших.

– Я никогда не соблазнял любовниц отца.

Довольные друг другом, они скрестили шоты, выпили по половине и взглянули на меня. Голова плыла. Мысли текли сквозь узкие ассоциативные щели.

– Я никогда не целовался с сестрой.