Функция: вы

– Я же сказал, – выдохнул Стефан. – Что-то мертвое.

Мне было почти приятно, что его голос растрескался так же, как и мой. Он на ощупь отложил катушку, оперся на плиту и, вновь прислушавшись – пара-тройка попугаев еще металась где-то за лесами – громко сказал:

– Рано.

Я посмотрел на, затем за него. Стоя в воротах – все такая же, в красном, в Русалке, – Нимау топтала осколки света, как выкатившиеся из костра угли.

– Иду на хтонь, – хмыкнула она.

Стефан обернулся:

– Остальные пусть подождут снаружи.

Переводя взгляд с него на нее и обратно, я вдруг со смутной тревогой пожалел, что перешел за алтарную плиту, как он попросил. Теперь я был дальше всех от выхода.

– Что теперь? – повторил я. – Когда все искры у тебя.

– Я мог бы исполнить их волю, – сказал Стефан. – Если бы хотел того же.

– То есть… Ты знаешь, какой у искр предикат? Знал все это время?

– Все это время? – эхом вторил он. – Для нас с тобой речь о колоссально различных периодах.

Стефан вернулся к госпоже М., свел края блузки и принялся методично застегивать ее.

– Искры – результат декомпозиции. Декомпозиция – производная убийства. Убийства, – с нажимом повторил он, продевая очередную пуговицу, – живого разумного существа. Со своими чаяниями, реакциями и, без сомнений, планами на будущее. Чего оно могло хотеть за мгновение до гибели?

Я растерянно следил за его пальцами, за исчезающим в ткани блеском скотча.

– Не умирать?

Стефан издал звук, тот самый звук из прошлого, на который не имел выражения лица. Сейчас, чужого – тем более.

– Если бы сердце последней функции выдержало удар, троица выжила бы. Но оно не смогло сохранить физическую целостность. Это и стало причиной гибели, в биологическом смысле. Останки запечатлели в мгновении волю своего хозяина, но преобразовали сообразно усеченным возможностям новорожденных объектных структур. Перевели с разумного на неразумный. С живого на предметный. Если грубо.

Он замолчал, продевая в петлю последнюю пуговицу, сметая с ткани не то складку, не то каменную пыль.

– Быть целым… – прошептал я.

– Есть воля насильно разъединенных частей.

– Но тогда… Получается… Чтобы исполнить предикат искр, их надо просто… Соединить? Мы можем сделать это? Прямо сейчас? Вернуть им целостность?

– Я сказал: я не хочу того же.

– Я хочу! Я могу сделать!

Стефан поднял на меня пристальный заполярный взгляд:

– Мне это неинтересно.

Нимау обходила нас медленно, по кругу, но сейчас это волновало меня в последнюю очередь.

– Поведение искр определено конкретным предикатом. И вот, сколько с ним вышло проблем. Если исполнить его, объединив части в целое, мы вернем в мир сердце троицы. Это опасно. И попросту глупо. Оно должно остаться там, где ему место – в мифах и редких воспоминаниях.

– Но троица мертва… – свистяще выдохнул я.

– Я тоже, – напомнил Стефан. – Но вот мы оба здесь.

Я не знал, что ответить. Он и не ждал. Молвил:

– Поднимайся.

Госпожа М. послушно села на плите. Лицом к нему, спиной ко мне. Нимау в стороне тихо хмыкнула.

– Что с городом? – спросил он, услышав.

– Архонты расчехлили резервные источники, – не приближаясь, ответила она. – Электроснабжение восстановлено в центральных районах, но на юге по-прежнему тьма. В новостях вещают об аварии. От башен веет бешенством.

Стефан сунул руку в карман, вытащил оттуда горсть света. Ссыпал на плиту справа от госпожи М., и горсть распалась на две щепоти. Он повторил это, с другим карманом, с другой стороной. На алтарь, сияя, легли все четыре искры. Я смотрел на них и из миллиона недоступных пониманию вещей знал лишь одну: это не стоило того. Гибель Обержинов, Алисы, того парня в чайном магазине… ничто не стоило того. Стефан был так же одержим искрами, как Пройсс или Мерит Кречет, просто со знаком смерти.

– Если это был ты, – сдавленно начал я. – Сейчас – ты. Тогда кто это был три года назад? Кому Феба с Константином везли искру?

Стефан подал руку госпоже М., помогая спуститься.

– Я не помню, – сказал он. – В том смысле, что я знаю, кто это был, но не помню, как они выдали себя. Это осталось на прошлом носителе.

Носителе, бездумно вторил я. Ариадна тебе, черт возьми, не какой-то носитель. Но Стефан отмахнулся от моих мыслей, как от дыма ранее.

– Госпожа-старший-председатель.

Я попытался удивиться. Не вышло.

– Госпожа-старший-председатель стояла за ними. Но дело было не в искре. Она использовала ее как приманку, маскирующий довод, чтобы они чувствовали себя в безопасности в союзе с ней. Едва ли они согласились бы на сделку, узнай настоящую цену убийства своих контрфункций.

– Но что еще нужно было госпоже-старшей-председателю? – растерялся я. – Если не искра? Она же так много…

Я осекся, вспомнив искаженное лицо Фебы. Клубы удушливого дыма. Картинку с экрана узи, проступившую сквозь него.

– Ты… Имеешь в виду их ребенка?

– Это не было ребенком, – возразил Стефан. – Это был атрибут. В эволюционно устаревших структурах. Но да, если бы тело Фебы завершило его создание, будучи функцией Дедала, он принадлежал бы Дедалу. Что-то в картине мира госпожи-старшего-председателя требовало этого не допустить.

– Но он… Он был живым. Ты же видел…