Функция: вы

Если в этой редакции настоящего даже Стефан не отдал Эс-Эйту письмо, я тем более не собирался ничего делать. По крайней мере, пока Минотавр не прикажет обратного.

– Значит, существует вероятность, что вернемся, – молвила Ариадна. – Значит, присутствие Эдлены Скрижальских увеличивает ее. Иной выгоды от нас я не вижу. Нам больше нечего ей дать.

Все это время гранатовое зернышко ногтя постукивало о стенку бокала. Я улавливал тонкое светлое пение стекла.

– Блестящее диалогическое расследование, – сообщила энтроп.

Влад рассмеялся:

– Очаровашки, не правда ли? – И добавил, наточив ухмылку. – Ай да Скрижальских! Ай да мастер двойной игры!

Эдлена выпрямилась в кресле.

– Дело не в том, что я готова отдать все за место в наблюдательном совете. Далеко не все. Я умею проигрывать. Но Гёте не должен попасть в него. И за это я готова заплатить много больше.

– Почему вы так ненавидите его? – спросил я, не то чтобы теряясь в догадках.

Но Эдлена, мазнув по мне взглядом, сказала:

– Я не ненавижу. Я боюсь.

Ариадну эти новости не впечатлили, но, пользуясь ее стандартной реакцией – молчанием, – я попытался зайти с другой стороны:

– Вы говорили, он умеет дезинтегрировать модусы… Что это значит?

Энтроп скривилась.

– У черт характера есть мерность. Если комбинировать их правильно, ничто никуда не перетянет, и не нужно будет тратить энергию на балансировку.

– Это как в тетрисе, малой, – подхватил Влад. – Подгоняй фигурки друг к другу, учитывая выемки, чтобы не появлялись бесячьи зазоры.

– Это даже не близко к тетрису, – раздраженно возразила энтроп. – Скорее, ты комбинируешь фенотипические признаки, но не на генетическом, а на психологическом уровне. Конкретная нейропластичность должна соответствовать конкретным проводкам.

– Ой. Да. Так намного понятнее.

Эдлена возвела глаза к потолку:

– Короче. Если ты собираешь модус, чтобы изучить все языки народов мира, нельзя класть в него черты, которые в долгосрочной перспективе сформируют расизм. Это увеличит энерготраты на проработку предвзятости и вызываемого ею сопротивления. Но вот приходит Гёте и сообщает: испанский – для маргиналов, китайский – для лицемеров. И все. Ты выкидываешь их из списка, не замечая, как внешнее иррациональное суждение встроилось в твое внутреннее решение.

– То есть он… меняет ваше мнение? Разве такое не бывает? По жизни?

– Малой, – тонко усмехнулся Влад, – когда мы хотим поменять мнение, мы меняем модус.

Эдлена раздосадованно поболтала водку:

– Гёте работает с чужим восприятием в обход всех копинг-стратегий и защитных механизмов. Степень лояльности не имеет значения. Направьте его на переговоры с террористами, и через пятнадцать минут они в слезах будут звонить мамам и просить прощения, потому что именно это он считает унизительным. Наблюдательные советы заметили это в «годы тихой воды» – так называлась инициатива по снижению текучести топовых кадров, которую Гёте лидировал по линии эйч-ара лет десять назад. На практике это значило, что каждый высококвалифицированный сотрудник, из любого подразделения, написавший заявление на увольнение, имел с ним тет-а-тет. Знаете, скольким все же удалось уволиться? Двум. Уже мертвы. Возраст. Всех остальных, даже чем-то обиженных, Гёте убедил остаться, ни на процент не увеличив зарплатный фонд. Здорово звучит. Только вот через некоторое время наблюдательные советы попросили его сойти с дистанции. Официальной причиной стала благотворность естественных ротаций и очередное повышение, но, по словам Бернкастеля, советы обеспокоило, что результат его работы всегда был больше, чем сумма видимых усилий, приложенных к его достижению. – Энтроп царапнула ногтем бокал. – Гёте не меняет «мнение». Он перепрошивает само восприятие такими микростежками, что их никто не улавливает: ни мы, ни вы, ни они. А еще он ксенофоб. До мозга костей. Хотя о чем я – он и людей не очень. Конечно, это не мешает ему быть лояльным к «Палладиуму», возможно, даже к ГСП лично. Но одно дело – мириться с правдой, когда не спрашивают, и совсем другое – иметь реальную власть над теми, кто не нравится. Принимать экзистенциальные решения. За каждого из нас в конечном счете!

Раньше я не знал, где заканчивались эмоции Кристы и начиналась личность ее отца. В его образе сосредоточилось слишком много старых обид. Но теперь, улавливая в речи Эдлены знакомые отголоски злобы и беспомощности, что обездвиживали Кристу на много дней, я понимал, что не осознавал истинных масштабов чужого саморазрушения, запускаемого личным присутствием этого человека.

– И? – спросила Ариадна. – Какие у вас были указания?

Эдлена повела плечами:

– Ничего конкретного. Сопровождать. Не препятствовать.

– Докладывать о передвижениях?

– Ей? Она сама все узнает. Она везде.

– А если мы откажемся? – спросил я и поспешно пояснил: – Не в смысле, что мы уже отказываемся, я просто хочу понять, почему госпожа-старший-председатель так уверена, что мы примем ваше общество.

– Потому что завтра мы встречаемся с Мерит Кречет, – сказала Ариадна.

И сколько бы она это ни повторяла, каждый раз звучало по-новому. Потому что я и сам понял: