Фурманов

«Я увидел и почувствовал всем моим существом, что здесь, в Революции, — целый океан поэзии, что здесь и безмерная отвага, и чистота бескорыстия, и нечеловеческое дерзание, что здесь воплощается в самой жизни… огромная красота…»

В декабре председатель губисполкома публикует в газете стихотворение «Клич».

Романтические стихи эти не мешают Фурманову заниматься в Совете будничной, прозаической, «черной» работой. Он начинает решительную борьбу со спекулянтами, взяточниками, карьеристами. А сколько их присосалось к советским организациям!

«Мы делаем невероятные усилия, чтобы очистить наши организации от грязного налета, и все-таки не можем очистить разом всю грязь…»

«Жажда мещанского покоя побеждает. Идейные соображения умирают, и вчерашний избранник делается вором..»

Объявив войну мещанам, стяжателям, накопителям, Фурманов находит постоянную помощь и опору в рабочем классе.

По-прежнему он частый гость на фабриках. Читает лекции, делает доклады. Он никогда не фальшивит с рабочими, не скрывает от них трудностей, рассказывает о ближайших задачах и планах, советуется.

Вот выступает он перед рабочими фабрики Скорынина в селе Горки-Павловы. Присутствуют полторы тысячи человек. Говорит он полтора часа. Слушают не шелохнувшись. «Товарищ Фурманов — лучший оратор среди рабочих», — заявляет председатель фабзавкома. «Я хотел одернуть, но было уже поздно. Разумеется, все это и льстило в должную меру, но больше было стыдно, чем лестно и приятно.

Рабочие слушали удивительно внимательно, я поразился и сам. За истекший месяц они получили всего 4 фунта ржаной, а сахару получили только в ноябре по 1 фунту. И молчат. Это ведь просто поразительное явление. Как же не поклоняться нашему рабочему?..»

Классовая борьба все обостряется. Фурманов участвует в реквизиции знаменитой Иваново-Вознесенской ткацкой мануфактуры. Это первая национализированная в Иваново-Вознесенске фабрика.

Он читает в городском театре большую лекцию: «Трудовая республика».

Фурманов делает на пленуме губисполкома доклад об организации дела просвещения в губернии.

В ту же ночь он заносит в дневник:

«Председателем собрания избрали Фрунзе. Это удивительный человек. Я проникнут к нему глубочайшей симпатией. Большой ум сочетался в нем с детской наивностью взоров движений, отдельных вопросов. Взгляд — неизменно умен: даже во время улыбки веселье заслоняется умом. Все слова — просты, точны и ясны; речи — коротки, нужны и содержательны; мысли — понятны, глубоки и продуманы: решения — смелы и сильны; доказательства — убедительны и тверды… Когда Фрунзе за председательским столом — значит что-нибудь будет сделано большое и хорошее…»

Однако большого, настоящего разговора между Фрунзе и Фурмановым еще не произошло. Фрунзе снова уезжает в Шую и только в конце марта возвращается в Иваново-Вознесенск.

Между тем в конце февраля по всей стране разгораются тревожные события, которые не могут не найти отклика и в Иваново-Вознесенске.

Начинается новое наступление германских войск на Советскую Россию. 21 февраля Советское правительство обратилось ко всему народу с воззванием: «Социалистическое Отечество в опасности!»

В Москве вспыхивают провокационные заговоры.

Под председательством Фурманова происходит заседание пленума Иваново-Вознесенского губисполкома. Ивановские большевики твердо стоят на ленинских позициях. Принято решение предложить всем волостным, уездным и районным Советам, не медля ни одного дня, направить в Москву в распоряжение главнокомандующего все наличные боевые силы.

«Третий раз, — записывает Фурманов, — переживаю я это состояние военной горячки, тревоги, нервного подъема. Первый раз в конце августа, в корниловщину, во второй раз — в Октябрьский переворот, в дни керенщины, и третий раз — теперь.

…Завтра выйдет составленное мною воззвание, где выясняется сущность переживаемого момента… Ждем грозу, готовые к бою. Духом бодры, сильны и тверды. Опасность сплотила нас еще сильнее…»

Созывается экстренное заседание Совета с обсуждением вопроса о войне и о мире. По настойчивому предложению Фурманова из Совета изгоняются эсеры, «галдящие» за Учредительное собрание и Керенского, мешающие Совету работать.

Собрание принимает решение.

«Весь Совет без исключения, в том числе и исполнительный комитет, становится под ружье и с завтрашнего дня начинает военное обучение…»

А на другой день Фурманов выступает перед рабочими с докладом о текущем моменте и о создании Красной Армии.

Ненужными и мертворожденными кажутся самому Фурманову в эти дни продолжающиеся по инерции «теоретические» собрания максималистской группы, занимающейся изучением политической экономии…

С каждым днем близятся неизбежный разрыв Фурманова с максималистами и ликвидация всей группы.

Но еще бродят в мозгу какие-то фантастические мысли, навеянные Бакуниным и Кропоткиным, о ликвидации всякой государственной власти, о всеобщей вольной коммуне. Кажется, что это самое последнее, самое революционное слово.

Дышащая уже на ладан группка максималистов превращается в группу анархистов.