Фурцева

Начинающих дипломатов учили основному правилу: не высовывайся! Главное для дипломата исполнительность и никакой инициативы. Предупреждали: о работе ни с кем не говорить, ни с родными, ни с друзьями. Однажды одному из коллег Фирюбина попала в руки бумага, полученная дипломатической почтой из Праги: «Из дневника посла СССР в Чехословакии. Запись беседы со шведским послом». Вся запись состояла буквально из одной строчки: «Сегодня во время прогулки на улице я встретил шведского посла. Мы поздоровались и разошлись». Молодой дипломат удивленно спросил старшего коллегу:

— А зачем он это сообщает?

— На всякий случай.

— А зачем гриф «секретно»?

— Так положено. Бумажке грош цена, а если ее ветром на улицу выдует, лучше сам за ней бросайся — посадят.

Дипломаты жаловались:

— Совсем не было ощущения, что мы участвуем в важном государственном деле. Напротив, мы занимались какими-то мелкими делами. Вопрос о выплате крестьянину компенсации за то, что на маневрах советский танк своротил ему забор, решался подписью председателя Совета министров СССР.

Положение Фирюбина изменилось, когда в январе 1954 года его сделали послом. В других восточноевропейских странах послами тоже стали партийные работники. Андропов — в Венгрии. В Румынию поехал послом Алексей Алексеевич Епишев, бывший секретарь ЦК компартии Украины и заместитель министра госбезопасности по кадрам. В Польшу — бывший начальник Фирюбина Георгий Михайлович Попов.

Самодур Попов, отправившись за границу, не изменился. Он вел себя в Польше как комиссар среди анархистов, по каждому поводу отчитывал главу партии и правительства Болеслава Берута — даже за то, что польские крестьяне не так пашут и не так сеют. В конце концов посол сказал Беруту, что не взял бы его к себе даже секретарем райкома. Возмущенный Берут не выдержал и, позвонив Хрущеву, заявил, что если он не способен быть даже секретарем райкома, то в таком случае должен поставить вопрос о своем освобождении. Хрущев поспешил успокоить Берута, которым в Москве очень дорожили. Попова за глупость наказали: отозвали из Варшавы, долго перебрасывали с должности на должность и наконец пристроили директором завода авиационных приборов во Владимир.

А вот Николай Фирюбин преуспел на дипломатическом поприще. Для полноценной жизни ему не хватало рядом жены. В принципе, посла всегда сопровождает жена. Она, помимо всего прочего, играет важную роль в работе посольства, нужна послу для организации приемов, для налаживания отношений с дипломатами других стран.

Но Екатерина Алексеевна не захотела пожертвовать карьерой, отказаться от своей роли хозяйки Москвы и удовлетвориться ролью жены. Она не поехала с мужем в Прагу. Учитывая особую ситуацию, в ЦК разрешили послу жить одному, что не дозволялось другим дипломатам.

Для брака длительная разлука не была благом. Фурцева переживала, не хотела отпускать надолго молодого мужа. Но и отказываться от посольского назначения было нельзя. Это же была реабилитация, знак того, что старое забыто. Конечно, Николай Павлович предпочел бы видеть жену рядом. Но быть женатым на самой Фурцевой — это тоже льстило его самолюбию. Екатерину Алексеевну точно можно было назвать первой дамой страны, поскольку жены руководителей государства оставались в тени.

При этом в отношениях с женой он держался уверенно или, как говорят люди знающие, самоуверенно. Это была характерная для властных и высоко себя ценящих мужчин борьба за право быть хозяином в семье, они неизменно говорят:

— Я не люблю, когда на меня давят.

Комплексы и сомнения в себе самой не покидали ее даже в самые счастливые периоды жизни. Когда ей казалось, что муж ее обижает, половина ее существа вспыхивала от гнева, а вторая половина говорила себе: «Может быть, я слишком чувствительна. Может быть, я его чем-то обидела. Может быть, я напрасно пытаюсь все контролировать?»

И она отвечала:

— Прекрасно. Это ты будешь решать, когда нам увидеться вновь.

Когда она слишком подробно рассказывала о своих делах, он обижался: значит, она мало о нем думает, ее мысли заняты исключительно работой. Она замолкала. Столкнувшись с мужниным недовольством, она всякий раз сдавалась и говорила себе, что он прекрасный человек, но просто нуждается в поддержке с ее стороны.

У него были свои представления об отношениях в семье. Он привык, что жена ему угождает. Не стеснялся ее критиковать. Она очень ценила его и хотела сохранить хорошие отношения. Ей казалось, что сделать его счастливым — это и есть ее цель. Когда она протестовала, он становился суров, и она чувствовала себя несчастной. Словом, она ему подчинялась, чтобы избегать конфликтов, и иногда делала то, чего делать не хотела. Свет был не мил, когда муж на нее дулся. Ее страх был похож на страх маленького ребенка. Возможно, это есть порождение детской боязни строгих родителей: «Я сделала то, что маме не понравится. Я огорчила мамочку. Мамочка меня разлюбит».