Фурцева

Первые шаги в преодолении сталинского наследства сделал, как ни странно, Лаврентий Павлович Берия. Заняв пост министра внутренних дел, он принялся прекращать заведомо фальсифицированные дела и освобождать арестованных. В его аппарате подготовили объемистый документ в несколько десятков страниц. В нем цитировались показания следователей МГБ о том, как они сажали невиновных и получали нужные показания, воспроизводились резолюции Сталина, который требовал нещадно бить арестованных. С этим документом знакомили только членов ЦК, которых приглашали на Старую площадь. Прочитанное производило впечатление разорвавшейся бомбы.

Берия подготовил амнистию 1953 года, которая воспринимается исключительно негативно. В действительности она открыла дорогу на свободу людям, сидевшим за преступления, за которые позже уже не сажали. Берия написал в президиум ЦК, что в исправительно-трудовых лагерях, тюрьмах и колониях сидят два с половиной миллиона человек. Большое число заключенных не представляют серьезной опасности для общества: это женщины, подростки, престарелые и больные люди. Такое количество заключенных объяснялось жестокостью советской юстиции. В предвоенные времена стали сажать за самовольный уход с работы, за должностные и хозяйственные преступления, мелкую спекуляцию, кражи.

В результате на свободу вышли 1 миллион 200 тысяч заключенных и были прекращены следственные дела на 400 тысяч человек. Амнистию в тот момент называли ворошиловской, потому что под указом стояла подпись председателя президиума Верховного Совета Климента Ефремовича Ворошилова…

Другое дело, что Берия вовсе не преследовал цель восстановить справедливость. Разница между Хрущевым и Берией состоит в том, что Никита Сергеевич действительно хотел сделать жизнь людей лучше. Единоличная власть была для него инструментом для достижения этой цели. И он выпустил людей из лагерей не ради славы, а потому что считал, что их посадили незаконно.

Когда Берия стал осуждать репрессии, он тем самым снимал с себя ответственность и намерен был призвать к ответственности других. Это больше всего напугало партийный аппарат. Пересматривались только те дела последнего времени, к которым Берия не имел отношения. О других несправедливо арестованных, о тех, кого посадил он сам, Лаврентий Павлович не вспоминал. Им руководило не желание выпустить невинных, а стремление переложить вину за репрессии на своих соперников и конкурентов и конечно же снискать в стране лавры освободителя.

Смело можно утверждать, что реформы Лаврентия Павловича были бы недолговечными. Когда бы он решил, что крепко держит в руках власть, страна бы вновь вернулась к ГУЛАГу и репрессиям, то есть к сталинскому режиму.

Берия хранил у себя досье на всех руководящих работников. Эти документы после его ареста Иван Серов, человек Хрущева, перенес в ЦК, чтобы никто из чекистов в них не заглянул. Никита Сергеевич пишет, что он эти досье не читал. Вероятно. Но их читал Серов. После чего члены президиума ЦК договорились все уничтожить. Это было одиннадцать больших бумажных мешков.

Что в них было? Можно только предполагать.

После поездок членов политбюро по стране в госбезопасность поступали доносы. Они были оформлены в виде рапортов о ходе поездок, но содержали такие детали, которые легко могли стать поводом для освобождения кое-кого из них от работы. Партийные руководители тоже люди: вдали от дома и бдительного ока коллег они, расслабившись, что-то себе позволяли, а сотрудники охраны заботливо все фиксировали и сообщали начальству на Лубянку. Этим занималась большая команда.

Необходимость перемен и расчета со сталинским прошлым понимали и другие члены партийного руководства, только они медлили, трусили, боялись. Георгий Маленков, новый глава советского правительства, уже в апреле 1953 года предложил собрать пленум ЦК, чтобы осудить культ личности Сталина.

Сохранился проект его выступления:

«Товарищи! По поручению президиума ЦК КПСС считаю необходимым остановиться на одном важном принципиальном вопросе, имеющем большое значение для дела дальнейшего укрепления и сплочения руководства нашей партии и советского государства. Я имею в виду вопрос о неверном, немарксистском понимании роли личности в истории, которое, надо прямо сказать, получило весьма широкое распространение у нас, и в результате которого проводится вредная пропаганда культа личности. Нечего доказывать, что такой культ не имеет ничего общего с марксизмом и сам по себе является не чем иным, как эсеровщиной.

Сила нашей партии и залог правильного руководства, важнейшее условие дальнейшего движения вперед, дальнейшего укрепления экономической и оборонной мощи нашего государства состоит в коллективности и монолитности руководства… Руководствуясь этими принципиальными соображениями, президиум ЦК КПСС выносит на рассмотрение пленума ЦК КПСС следующий проект решения: