Футбол 1860 года

Если вспомнить, то деревня впервые вернулась ко мне как нечто реальное больше чем через десять лет, когда, не успел я как следует проснуться от собственного крика, увидев страшный сон, возвратившийся из Америки Такаси неожиданно набросился на меня: «Нужно начинать новую жизнь, Мицу. Брось все дела в Токио и поедем со мной на Сикоку, а? Как начало новой жизни это неплохо, Мицу!» И вот я вернулся в деревню в поисках своей соломенной хижины. Просто я по горло полон невыразимой тоски, как Такаси с ног до головы покрыт пылью от своей бродячей жизни в Америке. А что до моей «новой жизни» в деревне, так это просто маневр Такаси, чтобы заранее предупредить мой отказ и беспрепятственно продать бревенчатый дом и землю ради чего-то неуловимого, что должно воспламенить наши чувства. С самого начала я не верил, что наше путешествие принесет реальные плоды. У меня не осталось никаких корней в деревне, и новые я не собирался пускать, а это равносильно тому, что мое родовое владение домом и землей нереально. Брат мог без всяких хитростей и махинаций получить у меня такое право.

Сейчас я с опаской, осторожно поднимался по каменистой дорожке, имеющей форму днища корабля, по которой недавно сбежал вниз, возродив в памяти чувство равновесия, каким я обладал в детстве. Неясное беспокойство я испытываю, конечно, потому, что вся деревня, включая и эту каменистую дорожку, кажется мне чужой, не имеющей ко мне никакого отношения, но, с другой стороны, я наконец освободился от чувства вины, владевшего мною с момента возвращения в деревню, вины в том, что я теряю identity [20]себе настоящему, каким был в детстве.

«Ты точно крыса!» — пусть хоть вся деревня клеймит меня так. Теперь я могу ответить: зачем вы лезете не в свое дело, зачем говорите это человеку чужому, ничем с вами не связанному? Для этой деревни я лишь одноглазый, располневший с годами прохожий, и, что бы ни происходило в деревне, ничто не в силах всколыхнуть воспоминания или создать иллюзию обо мне подлинном, ином, чем я сегодняшний. Я могу настаивать лишь на identity с прохожим. Крыса обладает identity с крысой. И потому, что я крыса, когда мне скажут: «Ты точно крыса!», я не лишусь чувств. Я — жалкая крыса, бегущая без оглядки в свою нору. Мне стало смешно.

Я собрал лежавшие вокруг меня вещи, чтобы вернуться в дом, ни на минуту не забывая, что амбар продан братом королю супермаркета и теперь не принадлежит ни мне, ни кому-либо из моей семьи. Если Такаси продал не только амбар, но и землю, то получил, наверное, во много раз больше, чем сумма, которую он назвал нам с женой как задаток. Да к тому же еще половину моей доли — псевдозадатка — он отобрал в качестве пожертвования на футбольную команду. Я стал припоминать, как Такаси для членов своей футбольной команды отнял у меня дом и землю, с каким простодушным бахвальством описывал он создавшееся положение, чтобы вынудить меня к пожертвованию денег из псевдозадатка. По всей вероятности, мое пожертвование было призвано создать юмористический эффект в комедии, где брат, играя роль хитрого злодея, обводит вокруг пальца меня, исполняющего роль простака. Я принес из амбара книжку издания «Пингвин», словари, записки, бумагу, уложил все это в чемодан и стал ждать возвращения брата и его «гвардии», в рядах которой теперь находилась и жена. Я вернусь в Токио, и снова потекут дни, когда я буду просыпаться на рассвете и всеми клетками своего тела ощущать тупую непреходящую боль. Лицо и голос постепенно заострятся, и мой рот, действительно точно у крысы, начнет издавать звуки наподобие тоненького крысиного писка. На заднем дворе я теперь специально вырою себе яму, чтобы залезать в нее на рассвете. Я буду владельцем личной ямы для самосозерцания, как жители городов Америки владеют личными убежищами на случай атомной войны. И хотя благодаря этому личному убежищу я получу шанс более спокойно приблизиться к смерти, я не стремлюсь обеспечивать себя опорным пунктом, чтобы преодолеть смерть вообще и продлить свою жизнь, поэтому и соседи, и разносчик молока не проникнутся, надеюсь, ненавистью к этой странной моей прихоти. Такое решение начисто перечеркивает мое будущее, где можно найти соломенную хижину, но зато возвращает в прошлое и дает возможность глубже постичь сокровенный смысл и слов, и поступков покойного товарища.

Когда Такаси и его друзья вернулись, я спал у очага. Поза, в которой я лежал, несомненно, источала ленивую умиротворенность. Уже просыпаясь, я услыхал, как Момоко проезжается по моему адресу:

— Така и его товарищи бешеную деятельность развивают, а этот человек, уважаемый в обществе, нежится себе в тепле, точно старая облезлая кошка.

— Или точно старая облезлая кошка, или точно крыса? Твои сравнения противоречивы, — сказал я, поднимаясь.

— Така и его товарищи… — Момоко, покрасневшая, как помидор, в замешательстве готова была еще ожесточеннее напасть на меня. Но жена, стремясь предотвратить ссору, сказала: