Заинтересованный ее словами, я стал оглядывать подступающий со всех сторон лес и, сраженный предчувствием, что вот-вот на меня нахлынет страшное воспоминание, поспешно перевел взгляд на землю, где начали крошиться кристаллики льда. Мое замерзшее дыхание устремлялось вниз и потом, замерев, еще долго, не тая, растекалось в стороны. И я почувствовал, как воскресает воспоминание об отвратительном, удушливом запахе от груды мясистых деревьев и декоративных растений, гниющих оттого, что их побил мороз. Дрожа всем телом, я стал торопить жену:
— Ну ладно, пойдем спокойно позавтракаем.
Но не успела жена, повернувшись, сделать и шага, как ледяная корка под ее ногами хрустнула, и, потеряв равновесие, она упала, выпачкав руки и колени. После долгого ночного пьянства у нее, видимо, нарушилось чувство равновесия — ей изменили силы не только физические, но и духовные. Может быть, жена тоже вспомнила отвратительный запах, и это еще больше притупило чувство равновесия. Ее повалило на землю привидение, принявшее вид пожухлых листьев декоративных растений у нас дома, в Токио.
Выйдя замуж, жена устроила у выходящего на юг окна в кухне, служившей нам и столовой, застекленную теплицу площадью три с половиной метра и разводила там пальмы, разные виды папоротника, орхидеи. Когда зимой предсказывали похолодание, она на всю ночь зажигала газовую плиту и каждый час вставала, чтобы впустить согретый воздух в свою крохотную теплицу. Я предлагал ей компромиссное решение: либо оставлять щель в стеклянной раме, отгораживающей теплицу, либо ставить туда жаровню, но жена, с детских лет запуганная ворами и пожарами, и слушать об этом не хотела. Благодаря стараниям жены теплица с пола до низкого потолка была буквально погребена в пышной, густой зелени. Но этой зимой жена, засыпавшая лишь после обильной выпивки, не могла всю ночь следить за теплицей, да и я сам боялся подпускать ее, пьяную, к газовой плите. И вот однажды радио сообщило о надвигающихся массах холодного воздуха. Мы ждали этого с трепетом, как маленькое слабое племя ждет приближения могучей армии врага. Рано утром после невыносимо холодной ночи я заглянул через стекло в теплицу и увидел, что все листья на растениях покрыты черными пятнами. Они совсем не выглядели уродливыми. Листья были поражены, но еще не увяли. Отодвинув дверь, я вошел внутрь и был потрясен, только там осознав истинные размеры бедствия, постигшего растения. Я был потрясен резким запахом, похожим на запах мокрой псины, распространившимся по всей теплице. В моем сознании, угнетенном этим запахом, пальмы справа и слева от меня с расплывчатыми темно-зелеными пятнами на листьях были похожи на умирающих стоя могучих исполинов, а склонившиеся к моим ногам темные груды орхидей казались больными пушистыми животными. Собравшись с духом, я вернулся в спальню и снова заснул, но и во сне меня преследовал запах псины, точно облепивший всего меня. Когда я снова встал около полудня, от жены, молча евшей свой поздний завтрак, тоже исходил уже знакомый мне запах псины, и я подумал, что она, видимо, провела немало горьких минут в теплице. С тех пор как жена стала все глубже погружаться в пьянство, симптомов запустения в нашем доме появлялось все больше, но такого угнетающего, убийственного запустения еще не было. Преодолев отвращение, я заглянул через стеклянную дверь теплицы — в лучах разгоревшегося солнца черные пятна уже поглотили листья целиком, и они поникли на ветвях, как ладонь на сломанном запястье, — растения на глазах умирали.
Действительно, если все деревья в лесу, окружающем долину, будут поражены морозом, то жителям деревни покажется, что их обволакивает запах псины, исходящий от десятков миллионов собак, и тогда люди, приноровившись к этому запаху, ставшему для них обыденным, будут не в силах освободиться от него.
Задумавшись, я тоже чуть было не потерял равновесие на корке разламывающегося льда. Погрузившись в свои горестные мысли, мы молча возвратились в дом и в атмосфере совсем иной, чем когда с нами был Такаси, закончили свой унылый завтрак.
После полудня почтальон принес письмо для Момоко и сказал, что на почте есть для нас посылка. В ней находилось удобное приспособление для уборной, которое жена увидела в журнальной рекламе и попросила отца прислать. Судя по каталогу, оно представляло собой стул без сиденья. Жена предназначала его для Дзин (которую непомерный вес вынуждал в определенные моменты к колоссальному напряжению), надеясь облегчить жизнь «самой крупной женщине Японии». Правда, неизвестно, выдержит ли сделанное из тонких металлических трубок «удобное приспособление для уборной» стотридцатидвухкилограммовую тушу, вопрос также, удастся ли уговорить консервативную Дзин воспользоваться этим приспособлением. Но прибытие «удобного приспособления для уборной» подстегнуло наше любопытство, и мы, уже не в силах выносить тоску в опустевшем доме, сразу же стали спускаться по выложенной камнем дорожке.