Футбол оптом и в розницу

Тогда я дал себе слово никогда не играть в карты на деньги. Этому правилу я неизменно следую (студенческий преферанс или та же игра на судейских сборах в Сочи не в счет: они ни в какое сравнение с карточным побоищем осени 41-го не идут).

Я и сегодня краснею, вспоминая свои проделки той же голодной зимой 1941/42 года. Я уже упоминал о чувстве голода. Это особое чувство! Оно безотвязно преследует тебя ежедневно, ежечасно. Оно унижает людей, толкает их порой на дикие, совершенно им Не свойственные поступки. Видимо, поэтому и оказался жертвой этого всепоглощающего унижения. Наши соседи по коммуналке хранили в коридоре на шкафу Несколько мешков с сухарями. В этих видавших виды «хранилищах» Ныло несколько дырочек, через которые были видны такие желанные сухари. Мама была вынуждена часто кормить нас с сестрой котлетками из картофельных очисток. На столе не было ни мяса, ни масла, ни сахара. Точнее, они раз в месяц появлялись, когда отоваривались наши карточки, но уже через день-два исчезали в наших ненасытных желудках. По нескольку раз в день я выходил из комнаты, чтобы только взглянуть на ценности, лежавшие на шкафу. Этому мазохизму не суждено было долго испытывать мое терпение. Однажды днем, когда соседей не было, я не выдержал: приставив к шкафу старый стул, я судорожным движением извлек два сухарика и, дрожа от страха, метнулся в нашу комнату. Там, почти не разгрызая свою добычу, проглотил сухари. Еще несколько раз я выходил на охоту... и ни разу не попался. Соседи, видимо, делали вид, что ничего не замечают.

Чувство неизгладимой вины я частенько испытываю, вспоминая о незаслуженных обидах, которые я в молодые годы нередко наносил маме и сестре. Не всегда я был добр и внимателен к ним. Конечно, сейчас легко все списывать на переходный возраст, молодую запальчивость и легкомыслие... И часто, приходя на Ваганьковское кладбище к маме, я мысленно возвращаюсь к тем уже далеким временам, исповедуюсь перед ней и прошу прощения за свои необдуманные шалости. Такие настроения, наверное, присущи большинству нормальных людей, и все же...

Далеко не от всех пороков избавился я, уже став взрослым человеком, инженером, арбитром, журналистом, писателем.

Классик давно призвал нас хоть по капле выдавливать из себя раба. Но сумели мы все откликнуться на этот благородный призыв совести?

Вот и сейчас у всех россиян, имеющих принадлежность к футболу, появился очередной повод заглянуть в свои души и постараться самим себе ответить на этот вопрос. Каждые два года на европейских и мировых форумах наша сборная терпит унизительные провалы. И словно по мановению невидимой дирижерской палочки какого-то злодея в коллективе, являющем собой визитную карточку страны, возникают какие-то неприличные скандалы. И почти все, как в недавние годы, в едином порыве и единогласно начинают клеймить то Бышовца, то Садырина, то Романцева, то Игнатьева, затем Ярцева и очень кстати для дирижера-невидимки подвернувшегося в 2004 году Мостового. А имя руководителя всего этого порочного шабаша почти всегда оставалось за кадром. Благоденствующий президент РФС, к счастью уже бывший, у нас числился в общественниках, а это вроде бы означало, что с него и спросить некому. Почти все обозреватели, комментаторы, словно по чьему-то велению, сфокусировали свое внимание на Мостовом и Ярцеве. А имя главного вредоносителя отечественного футбола — президента РФС — им словно было неведомо...

Так что же говорить о выдавливании из себя хоть по капле раба! Не умеем мы это делать. Отучили!

Увы, как выяснилось, я тоже не всегда блистал в «процессе выдавливания», хотя и пребывал в стане диссидентов...

Дело было весной, в конце 60-х или начале 70-х годов, в Сочи. Как было тогда заведено, руководители предсезонного сбора судей прибыли туда загодя. После размещения в отеле «Кавказ» я как начальник сбора вместе с преподавателем физподготовки Володей Грачевым направился на ознакомление с трассой, по которой нам предстояло каждое утро проводить трехкилометровые кроссы. На обратном пути мы решили заглянуть в универсам. В этот момент стремительно подкатил кортеж черных лимузинов. Тут же спонтанно образовалась большая толпа зевак. Мы стояли почти у самого входа в торговый центр и увидели, как к нему направляется в окружении свиты Леонид Ильич Брежнев. Признаюсь, я никогда не испытывал восторженных чувств к этому человеку. И тем не менее, когда генсек оказался буквально в нескольких метрах от нас, я поддался какому-то труднообъяснимому порыву и совершенно бессознательно отчаянно захлопал в ладоши. Моему примеру моментально последовала вся толпа. Лицо руководителя расплылось в улыбке, он зашагал бодрее и, минуя стоящую у дверей универсама охрану, прошел внутрь. Какой дурман унизительного раболепия и чинопочитания вдруг охватил меня — я и сегодня объяснить не в состоянии. Но так было! Жгучий стыд я чувствую и сегодня...