Футбол в зрелом возрасте

Можно, впрочем, работу сменить. Павел Воронин личность в «сегменте» и вне него известная. И построит, и продаст, и купит. Мог бы вообще не работать, «левака» с вождем на пару надаивать, но тот в одиночку наворотит косяков. Экономист в чистом виде – и партнер, и соучредитель. Оторви да брось. Ничему жизнь толком не научила, но его серые схемы все же срабатывали. В этом было партнерство. Иногда такие петли и зигзаги закручивал шеф, что становилось не просто страшно, а мучительно жутко. Всего старался и не знать, надеясь на шефское благоразумие. И надо же… Прокатывало. Все это сейчас крутилось в голове, перематывалось, как пленка в том фотоаппарате, до какого еще не добралась «цифра», выводилось на экранное окошечко. Теперь и фотоаппаратов этих поискать. «Зенит», «Зоркий», «ФЭД»… Цифра… Ни пленку под пальтишком перемотать, ни проявитель с фиксажем разбодяжить… Цифра…

Так плавно перетекло брюзжание о стройке в тупую ненависть к оцифрованному быту. А что цифра? Она выпала сегодня на грани вымысла и смысла и перевоплотилась в число. Сорок девять. А день сегодня какой? Двадцать шестое мая. Вот опять заиграла музыка в мобильниках. Что в одном, что в другом Гершвин. Только по-разному. В одном радостно, в другом не очень. Разные трактовки. Целый вечер выбирал и устанавливал в трубках музыку трущоб в ее вариациях.

В квартире новой диван да шкаф платяной. Ну и как же без телевизора? На кухне джентльменский набор посуды. Все. Временная нора. Реабилитационная палата номер девяносто шесть, корпус один, номер по сей день не помнил. Под окнами шоссе, напротив универсам «Идея». Дальше – «Пятерочка». Еще дальше – «Магнит». Зачем столько их здесь, понятно – район прирастает новостройкой, место застолбили. Свет дневной перетекал в вечернюю колбу, затевал интрижку со светом фонарей, шарахался от света автомобилей и над крышами торговых залов раскрывал дурные крылья.

Сегодня я отправился было на службу, уже почти доехал, почти припарковался, но тут доброжелатель, то есть Катя, предупредила – «Твоя уже пробегала, шеф в заговоре. Все закуплено, садимся на моторы и едем завтракать в “Логидзе”. Потом плавно перемещаемся к семейному очагу, который начинает остывать, подарки богатые».

Я сделал так. Припарковался, как обычно, вышел, помахал всем, кого встретил, а потом свернул за угол, прыгнул в маршрутку, немного погодя вышел, вызвал мотор и… что потом? Потом отключил телефоны.

– Куда? – спросил водила.

– Пес его знает, – ответил я.

– Так заказали в Купчино…

– Как заказали, так и отменили. Езжай, брат. Катай. Праздник у меня. Именины.

– Поздравляю. Азимут хоть укажите…

– Вот твой азимут, брат.

И сто евро положил на видное место.

– Обижаешь. Кататься или кушать?

– Кататься. Накушаться успеем.

– А куда все же?

– Какой сегодня прогноз по пробкам?

– Как обычно.

– Тогда за город.

– А какие варианты?

– Вариантов два. Канонерский остров или Выборг. Можно по токсовской дороге, можно на Новгород Великий. То есть по «мурманке».

– Какой же из Канонерки пригород? Это нечто в городе. Порт. Порт-Артур.

Смело сказано, но в некоторых смыслах близко к истине. А по «мурманке» рано. А вот давно я не был в порту. Паромов не наблюдал.

– Домчим. От Балтики пробок нет.

– Мчи!

Промысел Божий. Не мог знать водитель парка «8888-1-1888» на фордике про мою прошлую любовь. Там, где паромы, общежития, мол, пруд или карьер, прикладной продукт высоких технологий и главное – канал. В первый раз, когда я, еще ничего не совершивший и не думающий совершать, а просто перемещавшийся в пространстве по воле судьбы, казавшейся озорством, увидел нечто многоэтажное и похмельное, входящее в порт, с пассажирами на верхней палубе, глядящими на остров с разными намерениями и помыслами. Это был канал и это был паром. А вдоль канала лещатники с закидухами, где катушка «Балтика», груз и два отвода с поводками. Временно безработные, но ничего в этом мире нет временного. Мне на леща так и не свезло толком. Плотвы немало было взято, окуней, и даже подъязков, и даже сладкого лакмуса водоема – пескаря. А леща толкового – никак. Так, подлещики… Я снова погрузился в длинноту тоннеля, через который при большевиках и после них ходил полтора километра ночами, отскакивая от КАМАЗов и легковух. Все здесь изменилось неузнаваемо: и мусоросжигательный завод, построенный уже без меня, и какие-то другие люди, и незнакомые витрины новых маркетов.

– Был когда на острове? Тебя звать-то как? – спросил я водилу.

– На острове был, и не раз, а звать Гена. Геннадий Федорович.

– Ну вот. «Опять тебе не спится, Гена. / И что-то там ворочается в генах, / Потом придет незрячая заря, / Ты вспомнишь, как в детдоме в Мозырях…» В Мозырях не был?

– Нет. А стихи чьи?

– Так. Вспомнилось.

– Начало хорошее. А потом про что?

– Потом про жизнь нашу скотскую. Дай-ка, Гена, кружок по территории. До озера, мимо автозаправки.

– Даю.

– И скажи диспетчеру, чтобы заказов не планировала. Я тебя заказал.

– Не говори так. Тут недавно расчлененку нашли.

– Где? Какую расчлененку?