Футбольная горячка

В 1975 году я все еще учился в школе, но постольку-поскольку. Летом сдал экзамены продвинутого уровня, еле-еле наскреб необходимый балл по двум из трех предметов, а затем с захватывающей дух наглостью решил остаться еще на один семестр – готовиться к поступлению в Кембридж, – не потому, что горел желанием поступать в университет, а потому, что не хотел поступать сразу, а с другой стороны, совершенно не жаждал пускаться в кругосветное путешествие, учить увечных детей, работать в кибуце или делать нечто такое, от чего бы я стал интереснее. Пару дней в неделю я работал в «Бутсе», время от времени забредал в школу и тусовался с ребятами, которые еще не ходили в колледж.

Я не очень скучал по футболу. В шестом классе менял компании, а футбольные друзья, с которыми провел все пять лет средней школы: Лягушонок, известный как Каз Лари, и другие – отошли на второй план, стали казаться не такими интересными, как унылые, изысканно лаконичные молодые люди из моей английской группы – и жизнь наполнилась выпивкой, легкими наркотиками, европейской литературой и Ваном Моррисоном. Моя новая компания объединилась вокруг недавно появившегося у нас некоего Генри, который на школьных выборах выдавал себя за неистового анархиста (и, кстати, победил); Генри разоблачался в пабах донага и кончил свою жизнь в заведении для умалишенных после того, как стащил на станции мешки с почтой и развесил письма на деревьях. Вполне понятно, что даже приводящий в изумление Кевин Киган по сравнению с ним поражал непомерным занудством. Я смотрел футбол по телевизору и несколько раз за сезон сходил на «Куинз Парк Рейнджерз», когда они чуть не выиграли чемпионат; Стэн Боулз и Джерри Фрэнсис демонстрировали щегольскую игру, которая никогда не была присуща «Арсеналу». Я стал интеллектуалом, а заметки Брайана Грэнвилла в «Санди тайме» учили, что интеллектуалы должны смотреть футбол ради искусства, а не для души.

У моей матери не было ни братьев, ни сестер – все мои родственники происходят с отцовской стороны. Развод родителей изолировал мать, меня и сестру от самой многочисленной части семьи – как в силу нашего желания, так и вследствие географической удаленности. Получалось, что «Арсенал» заменил мне в годы отрочества недостающих родных – так я объясняю события тех лет, но мне самому непонятно, каким образом футбол сыграл в моей жизни ту же роль, что бойкие кузины, добрые тетушки и щедрые дядюшки. Образовалась некая симметрия: когда звонил дядя Брайан, собиравшийся повести своего тринадцатилетнего сына на «Хайбери» смотреть любимый «Арсенал», и приглашал меня, могущество футбола отступало, и мне почти открывались радости семейных уз.

Странно было смотреть на Майкла – юную копию меня самого: как он переживал, когда команда продувала 0:3, но потом сквитала два мяча («Арсенал» проиграл 2:3, а вначале казалось, что будет гораздо хуже). Горестное выражение лица ясно говорило, что значит футбол для подростка: в чем еще можно так раствориться? В его возрасте книги казались непосильной работой, а девчонки еще не стали средоточием жизни, каким они сделались для меня. Я сидел рядом и думал, что для меня футбол уже кончен. Он мне больше не требовался. И от этого становилось грустно: последние шесть или семь лет очень много значили для меня, в каком-то смысле спасли мою жизнь. Однако наступала пора двигаться дальше: реализовать свой интеллектуальный и романтический потенциал, а футбол оставить другим – тем, у кого вкусы не так развиты и не так утонченны. Пусть теперь несколько лет им увлекается Майкл, а потом передаст кому-нибудь еще. Приятно сознавать, что хобби не уйдет из нашей семьи и, может быть, однажды я вернусь на стадион со своим сыном.

Я не говорил об этом ни дяде, ни Майклу – не хотел показаться парню снисходительным: мол, футбольная горячка – это такая болезнь, которая поражает только детей, но когда мы уходили со стадиона, тайком попрощался с полем. К тому времени я уже достаточно начитался поэзии и, если случался возвышенный момент, сразу узнавал его. Детство умирало – целомудренно и пристойно, – так что же еще оплакивать, если не эту потерю? В восемнадцать лет я наконец вырос. Взрослость не мирилась с одержимостью, которая мной раньше владела. Если требовалось пожертвовать Терри Манчини и Питером Симпсоном, чтобы понять Камю и спать с дергаными, невростеничными гуманитарками, что ж, пусть так оно и будет. Жизнь только начиналась, так что «Арсеналу» пришлось уйти.

1976-1986

Мое второе детство

«Арсенал» против «Бристол Сити» 21.08.76