Футурошок. Шок будущего

Конечно, работники такого института знали бы, что они никогда не смогут создать одну статическую схему будущего. Продуктом их усилий была бы постоянно меняющаяся география будущего, все время создаваемый вновь образ, основанный на лучшем из прогнозов. Мужчины и женщины, занимающиеся этой работой, знали бы, что нет ничего определенного; они знали бы, что должны работать с неадекватными данными; они бы оценивали трудности, присущие исследованию не нанесенных на карты территорий завтрашнего дня. Но человек всегда знает о будущем больше, чем он когда–либо пытался формулировать и интегрировать каким–либо систематическим или научным способом. Попытки собрать эти знания вместе породили бы интеллектуальное усилие — одно из самых крупных в истории по числу участников и одно из самых значимых.

Только когда те, кто принимает решения, будут вооружены лучшими прогнозами будущих событий, когда в результате последовательных приближений мы увеличим точность прогноза, наши попытки управлять переменами заметно улучшатся. Ведь разумно точные предположения о будущем являются предварительным условием понимания потенциальных последствий наших собственных действий. А без такого понимания управление переменами невозможно.

Если гуманизация планировщика — это первый этап в стратегии социального футуризма, то расширение нашего временного горизонта — второй этап. Чтобы перешагнуть технократию, нам нужно не только выйти за пределы своего экономического филистерства, но расширить кругозор до более отдаленного будущего, как вероятного, так и возможного.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ДЕМОКРАТИЯ

Однако в конечном счете социальный футуризм должен вклиниться даже глубже. Ведь технократы страдают не только экономомышлением и близорукостью, они также страдают от вируса элитизма. Чтобы взять под контроль перемены, мы поэтому должны требовать окончательного, радикального разрыва с технократической традицией: нам понадобится революция в самом способе, которым мы формулируем свои социальные цели. Повышение новизны делает неуместными традиционные цели наших основных институтов — государства, церкви, корпорации, армии и университета. Ускорение порождает более быструю текучесть целей, увеличивает временность задач. Разнообразие или фрагментация ведет к неумолимому увеличению количества целей. Увязшие в этой болтающейся, создающей мешанину целей среде, мы, шокированные будущим, шатаясь, бредем от кризиса к кризису, преследуя неразбериху противоречащих друг другу и отменяющих самих себя целей. Нигде это не видно так ярко, как в наших жалких попытках управлять городами. Жители Нью–Йорка в течение короткого промежутка времени страдали от кошмарной последовательности бедствий: нехватки воды, забастовки метро, расового насилия в школах, студенческого восстания в университете Колумбии, забастовки мусорщиков, нехватки жилья, забастовки бензоколонок, аварии телефонной сети, забастовки учителей, отключения электроэнергии, и это далеко не все. В здании муниципалитета, как в тысячах зданий муниципалитетов во всех высокотехнологичных странах, технократы бросаются с пожарным рукавом от одного пожара к другому без малейшего подобия внятного плана или политики относительно городского будущего.

Не то чтобы никто не планирует. Напротив, в этом бурлящем социальном вареве технократические планы, субпланы и контрпланы так и сыплются. Они требуют новых шоссе, новых дорог, новых силовых установок, новых школ. Они обещают лучшие больницы, жилье, центры психического здоровья, программы социальных пособий. Но планы отменяют друг друга, противоречат друг другу или случайно подкрепляют друг друга. Мало какие из них логически связаны друг с другом и ни один не связан с каким–либо общим образом предпочтительного города будущего. Никакое видение — утопическое или иное — не снабжает энергией наши усилия. Никакие рационально интегрированные цели не вносят порядка в хаос. Отсутствие ясной политики отмечается в равной мере на национальном и интернациональном уровнях и опасно вдвойне. Мы не просто не знаем, какие преследовать цели, будучи городом или государством. Беда кроется глубже. Ведь ускоряющиеся перемены делают устаревшими методы, которыми мы добивались социальных целей. Технократы еще не понимают этого и, реагируя на кризис целей по типу коленного рефлекса, они тянутся за проверенными и подлинными методами прошлого.