- Бе-бе-бе! – огрызнулся Ежонков, высунув язык. – Не забывай про быка, Васёк… – пробубнил он себе под нос и подошёл к врачу на мягких лапах. – Давай-ка посмотрим… Неудобно сидит! – оценил Ежонков позу «пациента». – Васёк, потрудись?
Ежонков хотел, чтобы Недобежкин усадил врача вон на тот приземистый стул, который торчал у самой стены. Врач был тщедушен, не весил и семидесяти килограммов, но Недобежкин отказался поднимать его и тащить на стул.
- Внуши ему, и он пойдёт! – огрызнулся милицейский начальник и занял тот самый приземистый стул своей персоной.
Пётр Иванович тихо хихикнул, а Ежонкову ничего больше не оставалось, как прекратить питаться пончиками и начать работу. Под действием гипноза врач замолчал. И всё. Он сидел на полу и молчал, как рыба и не проронил ни словечка, несмотря на все пассы Ежонкова. Недобежкину довольно быстро надоело смотреть, как Ежонков тут танцует в мертвенном свете бестеневой лампы. Милицейский начальник поёрзал на стуле, который оказался достаточно скрипуч, и вынес вердикт:
- Бросай и волоки уборщицу!
- Но он уже почти раскололся! – возразил Ежонков, который не хотел утруждать себя «волочением» уборщицы. Кстати, последнюю назвать стройной можно было бы, да. Но с большой натяжкой, закрыв глаза на пару троек/четвёрок/пятёрок лишних килограммов.
А врач смотрел в одну и ту же никому не известную точку пространства, и выражение его лица напоминало морду судака. Варёного судака.
- Ну, да, – скривился Недобежкин, бросив быстрый взгляд на несчастного врача. – Не блеет – значит, раскололся. Волоки уборщицу, увалень!
- Точно внушу тебе, что ты – бык! – огрызнулся Ежонков.
Тащить уборщицу сам психиатр не стал. На помощь Ежонкову пришёл Пётр Иванович, и они вдвоём выловили уборщицу из мутной лужи и привели в препараторскую. Уборщица даже переставлять ноги сама не хотела, а только безвольно тащилась, поддерживаемая под локотки. Да, весила она немало: килограммов восемьдесят при росте в метр с кепкой.
Тоже, наверное, любит пончики, как Ежонков…
Состояние уборщицы оказалось не менее тяжёлым, нежели чем состояние врача. Когда Ежонков погрузил её в гипноз – она замолчала и всё, дальше дело не пошло. Чего Ежонков только не делал с её заколдованным мозгом – никакого отклика не получил. Пришлось и уборщицу бросить.
- Надо искать других свидетелей! – постановил Недобежкин.
К сожалению, живых свидетелей тут, в этом «вокзале для усопших» не оказалось, а общаться с духами гипнотизёр Ежонков ещё не научился. Поэтому Недобежкин остановил своё шальное движение посередине препараторской, около пустого стола и задумался. Пётр Иванович и Ежонков остановились тоже и дожидались, пока начальник примет своё авторитетное решение.
Врач под ногами Недобежкина неожиданно пошевелился, а потом – заглушил блеяние и выплюнул два сногсшибательных слова:
- Вопросов… нет.
«Вопросов нет». Эти слова прозвучали заклинанием. Пётр Иванович аж подпрыгнул, когда услышал их, а Недобежкин даже закашлялся.
- Фашистские агенты! – обрадовался Ежонков. – Я же говорил! А ты, Васёк, ты просто… амбал! Умеешь только бегать и махать пистолетиком, а чтоб подумать… Я тебе говорил, попросить у них, чтобы они его вскрыли! А они у тебя динамо прокрутили, а он ушёл!
- Всё! – рубанул рукою воздух милицейский начальник и сделал решительный шаг к двери, отпихнув Ежонкова. – Едем назад и занимаемся этим нашим Никанором. Ежонков, работка для тебя: пушить его будешь, хочет он этого, или нет. Серёгин, звони гаишникам – пускай перекроют дороги и проверяют у всех документы и багажник. Мы их из Донецка не выпустим!
====== Глава 121. Хождение по мукам. ======
1.
Поведение человека по имени Мурзик очень удивило Смирнянского. Обычно Мурзик – он никогда не говорил, как зовут его по-настоящему – за деньги готов был раскрыть любой секрет. Заплати – и ты сможешь узнать всё, что известно Интерполу. Однако узнав о том, что придётся распространиться насчёт Никанора Семёнова – Мурзик проявил стойкую тенденцию к залеганию на дно. Он начал буровить некую чушь, пытаясь отбояриться от Смирнянского, и тогда Смирнянский понял, что пришла «весёлая пора» действовать решительно. Смирнянский убедил Мурзика не залегать на дно с помощью весьма и весьма веского аргумента.
- Знаешь, Мурзик, я давно тебя пробил и записал на бумажечку твоё имя, фамилию и отчество, – уверенно, как ледокол, сообщил Смирнянский Мурзику в трубку телефона. – И, если ты, родной, вздумаешь пойти на попятные и спрятаться от меня – я кукарекну твоему начальству, какой ты честный. Ну, как, Мурзик, согласен?
- Ууу, – глухо ухнул на том конце провода Мурзик. – Ыыыы…
- Мычишь? – нахально осведомился Смирнянский, жёлчно похихикивая.
- П-подожди, – промямлил, наконец, Мурзик, подавляя мучительное болезненное заикание, которое у него внезапно открылось. – Я… я…
- Я, я, дас ист фантастиш! – хохотнул Смирнянский по-немецки с хохляцким акцентом. – Сливаешь Никанора Семёнова?
- Если… Ну, меня тогда самого сольют… в клозет… – мямлил Мурзик, явно продолжая отказываться от сотрудничества.