GA 092 - Оккультные истины древних мифов и легенд

Если мы стремимся понять Вагнера, нам следует заглянуть ещё глубже в историю становления нашей пятой коренной расы. После того как волны потопа скрыли Атлантиду, стали возникать одна за другой подрасы пятой коренной расы — праиндийская, праперсидская, затемегипетско–вавилонско–ассирийско–халдейская, затем греко–латинская, а по завершении римской культуры наступает время нашей пятой подрасы, внутри которой мы и находимся теперь и которая, собственно, являет собой основу христианской Европы. Не то чтобы Рихард Вагнер знал все, мною сказанное, но у него было абсолютно верное ощущение мировой роли пятой подрасы — вот почему он понимал задачи современности как чисто религиозные и воплощал эту идею в своих сочинениях так ярко и точно, что даже в теософии её невозможно было бы лучше сформулировать.

Вы знаете, что каждая из рас ведома великими посвящёнными, вам также известно, что изначальная инспирация пятой атлантической расы исходила от так называемых прасемитов. Вы знаете, что Атлантида была поглощена водами потопа, а уцелевшие, дабы предотвратить закат всей расы, были выведены Ману, божественным вождём, в Азию — в пустыню Гоби. Оттуда исходили культурные импульсы сначала в направлении Индии, затем в Персию, Ассирию, Египет, ещё позднее — в Грецию, Рим, а затем уже и к нашим краям.

Современному историку ничего не известно о первых семитских культурных импульсах — тех, что вызвали к жизни индийскую и праперсидскую расы. Но когда мы рассматриваем халдео–египетскую подрасу, нам следует знать, что в те времена имело место огромное семитское влияние — народ Израиля обязан ему своим наименованием. И само христианство восходит к такого рода семитскому импульсу, который затем простирает своё влияние и на греко–латинскую культуру. Далее этот культурный семитски окрашенный импульс мы обнаруживаем у мавританских народов, которые проникли в Испанию и распространились по всей Европе, причём даже христианские монахи не сумели избежать мавританского влияния. Таким образом, прасемитский импульс простирается вплоть до пятой подрасы. И это свидетельствует о пятикратном воздействии великого потока пракультуры.

Мы наблюдаем на Юге великое духовное течение, а на Севере — проходя четыре ступени, ему навстречу развивается другое течение вплоть до взаимного слияния обоих. На повороте от XII к XIII столетию наивные народы, во всемирно–культурном значении этого слова, ещё подвергались влиянию культуры, доходившей с Юга. Вторжение новой культуры воспринималось ими как некое духовное веяние. Так, Вольфрам фон Эшенбах целиком находился под воздействием этого духовного веяния.

Сага о Тангейзере символизирует собой нордическую культуру, воспринявшую импульс с Юга. Повсеместно мы находим нечто, обусловленное влиянием семитского импульса. И особенно очевидным становится то, что германская раса является последним звеном в развитии: должно явиться нечто совершенно новое, пятая подраса готовится к чему-то совершенно новому. Германские страны тех времён пронизывало томление по новой форме христианства; надлежало прийти новому христианству, очищенному от своей южной предыстории. Христианство должно предстать в своём чистом облике. В канун эпохи Крестовых походов обозначилось принципиальное различие между Римом и Иерусалимом. Крестоносцы сражались под лозунгами «За Рим!» и «За Иерусалим!». Первый относился к римскому христианству, которое уже представляло собой выхолощенную оболочку, а второй — к тому идеальному христианству, центр которого многие видели в Иерусалиме. Так думали великие схоластики; это же утверждал и Данте в «Божественной комедии»[19]. Иерусалим представлял собой средоточие, которое надлежало обрести прежде всего в духовном смысле. Таким образом, пятую подрасу ощущали в то время как предтечу будущего. Старые импульсы исчерпались, должно было прийти нечто новое — новый культурный прорыв. Это была всего лишь попытка основать истинное христианство, но его зерно необходимо было очистить от шелухи. В поворотный момент Средневековья ощущалось нечто упадочное, чей срок уже прошёл, но это считалось благотворным, поскольку на смену старому должно прийти нечто новое, прогрессивное. Это душевное томление по новому нашло своё отражение в творчестве Вольфрама фон Эшенбаха.