Габи

Адель, ему, Сент – Бёву, казалась божеством, ангелом, сошедшим с неба. В его жизни, такой расточительной, она, Адель, пала манной. Он боялся ее и желал, мечтал и проклинал тот час и день, когда встретился с ней взглядом, он потонул в глубине её глаз, на дне которых явилось ему откровение любящей женщины, что страдала. И они коснулись его сердца. Он понял, что любовь женщины намного глубже любви мужской, его интерес к мужской любви гас на глазах. Притязания со стороны Андре стали ему противны, хотя еще приходилось с ним поддерживать отношение, только ради того, чтобы занять место Гюго на ложе. Вот и сейчас он с ужасом ждал, что может последовать. Встреча с Андре, с этим альфонсом, модной игрушкой, обозревателем светской хроники, зубастым писакой из газеты «Националь», была не настолько безобидной, платить за предательство Гюго им придется наедине, деля, скорее всего, постель. От одной этой мысли Сент – Бёва коробило. Он устал, жить не той жизнью, о которой он столь долго мечтал. Как не странно картинка личного счастья ему рисовалась, только в объятьях с Адель. Он погрузился в воспоминания из вчерашнего дня…

Адель в домашнем пеньюаре находится наедине с ним в рабочем кабинете Виктора Гюго. Она стоит у письменного стола в истерике. Нервно перебирая исписанные листки, кричит, – Нет, Вы, только посмотрите чем он ночами, в лучшем случае занимается, пишет…

Она кидает гневный взгляд на Сент-Бёва, у того на лице выражение «моргучей куклы», робко пожимая плечами, он вторит, – Да, да, моя прелесть, Мадам Адель, я Вас прекрасно понимаю. Он, действительно, такой, думает исключительно о девочках. По его лицу пробегает ухмылка, полушепотом, – Ну и мальчики, конечно. Вслух продолжает, – Я бы от такой женщины никогда не искал встречи на стороне. Он стоит, как вкопанный, смотрит на нее влюбленным, пылающим взглядом. Адель в порыве негативных чувств, сгребает со стола рукопись, комкает в руках, бросает на пол, топчет со злостью ногами. С ярко выраженной ненавистью к этим листкам бумаги. Тут, же обессилив, застывает на месте, горько рыдает.

Сент-Бёв стоит в нерешительности, не знает, что ему в данной ситуации делать. Он порывается вперед к ней, берет в объятья, успокаивает, с нежным причитанием, беря то дорогое, что еще несколько минут назад принадлежало ему, Гюго. Адель, словно, ватная пала в его объятья, отдаваясь его ласкам. Она так давно не была в объятьях мужчины, тем более, она чувствовала, как он трепещет перед ней. Ей было все – равно, что дальше будет. Она тихо шептала, – Берите меня, мой друг. Сен-Бёв был в трепете, держа в объятьях Адель, он импульсивно снимал с нее пеньюар, тот спадал, как та преграда к бесчестию женщины. Сам машинально сбрасывал с себя одежду, шепча, – Ты моя! Я сделаю тебя Королевой! Ложем, же любви предстал рабочий стол мужа, а покрывалом, те остатки великих трудов, что не преминул унизить Сент-Бёв. Он так давно этого жаждал – славы и бесчестия своего, все, же кумира. Эту идиллию нарушила Забель, она, запыхавшись, заглянула в кабинет, отвернувшись, резко прошипела, – Мадам! Месью Гюго. Сент-Бёв раскрасневшийся, испуганно отпрянул в сторону, спешно начал одеваться, нервно подбирая с пола свои вещи. Адель, как-то спокойно, с иронией глядя на Сент-Бёва, поправила прическу, отряхнув и разгладив на себе сорочку, подняла с пола пеньюар. В это время послушались шаги за дверью, Забель преграждая путь, с испугом говорила, – Месье, Вы к себе в кабинет? Гюго, резко ответил, – Да! А что нельзя? Через секунду, он, уже стоял в дверях, перед ним была неприглядная картина – жена, явно, ему изменила и с кем? С этим «ложным другом», вид разбросанной рукописи, его обескуражил. Гюго сдерживая в себе злость, словно не замечая, вошел, холодно взглянув на жену, с презрением на Сент-Бёва, проговаривая каждое слово, сказал, – Извините, что помешал вашему уединению. Я, лишь на пару минут, внизу меня ждет экипаж. Я, буквально, пришел за рукописью. Нагнувшись, собрал бумаги, что были разбросаны по комнате, бережно разгладив каждую, тяжело вздохнув, вышел из кабинета, грохнув дверьми. Адель вздрогнула. Сент-Бёв, стоял, как нашкодивший мальчик, хлопая своими пустыми, «рыбьими глазами». Адель, придя в себя, побежала к окну, спрятавшись за занавеску, наблюдала за ним, ее Виктором, по щеке катилась предательская слеза. Он, же стоял у экипажа, спиной к окну, явно о чем-то думая, сиюминутно приняв решение для себя, сел в экипаж, так и не обернувшись назад. Через минуту экипажа под окнами, уже не было. Адель, стоя у окна, громко рыдала. Сент-Бёв, как трус, боясь ее слез, поспешил удалиться, не сказав на прощание ни слова.

…Виктор, молча, сидел за письменным столом, он про себя обдумывал слова Андре, этого напыщенного пройдоху, что водил за собой на поводу, тех мужчин, которых достали домашние проблемы и в это время, им необходим был друг, мужчина, но по-женски участливый, проникающий в их проблемы.

Так было и в тот раз с этой дрянью, Андре, которого он встретил вечером, на полпути к Дому толерантности – «la maison de tolerance».