— Моя мать скончалась от заболевания мозга, — объяснил он. — Надеюсь, вы меня поймёте, если я скажу, что не хотел бы касаться предметов, имеющих поистине невероятный и фантастический характер, каковые я видел, — или, возможно,
— Но
— То, что я,
— То есть как исчез? Растворился в воздухе? — возбуждённо переспросил Ван Чеел.
— Нет, и вот это-то и есть самое ужасное, — отвечал художник, — на пустынном склоне холма, где мгновение назад был мальчик, стоял теперь огромный волк с тёмной, почти чёрной шкурой, блестящими клыками и свирепыми, яркими жёлтыми глазами. Можно было подумать, что…
Но Ван Чеел не стал задерживаться из-за таких мелочей, как чьи бы то ни было мысли и предположения. Каннингэм ещё не договорил, а он уже гнал во всю мочь к станции. Идею относительно телеграммы он отверг сразу: послание вроде «Габриэль-Эрнест — вервольф» не могло, конечно, ничего толком объяснить. Тётушка, безусловно, приняла бы его за некое шифрованное сообщение, ключ к которому Ван Чеел просто забыл ей дать. Поэтому оставалось лишь надеяться успеть добраться домой до заката. Экипаж, нанятый Ван Чеелом по телеграфу, вёз его от станции к дому, казалось, мучительно медленно, еле ковыляя по просёлку, который закат окрасил в розовые и бледно-пурпурные тона. Когда он, наконец, прибыл домой, тётушка убирала со стола варенье и остатки пирога.
— Где Габриэль-Эрнест? — с порога почти закричал Ван Чеел.
— Повёл домой малыша Тоопов, — ответила тётушка. — Уже смеркалось, и я решила, что такому маленькому мальчику небезопасно идти домой одному так поздно. Не правда ли, сегодня удивительно красивый закат?..
Но Ван Чеелу, хотя он только и думал, что о заходящем солнце, было не до его красоты. С быстротой, совершенно не соответствующей его комплекции, он бросился по узкой тропе, что вела к дому Тоопов. Тропинка тянулась вдоль мельничного ручья, по другую её сторону поднимался голый склон холма. Над горизонтом всё ещё выглядывал тоненький краешек солнца; за следующим поворотом дорожки Ван Чеел должен был увидеть пару преследуемых им спутников (и вряд ли была когда-нибудь более неудачная пара). Но в это мгновение краски вокруг вдруг разом поблекли, и серый полумрак окутал поёжившуюся землю. Ван Чеел услыхал пронзительный крик ужаса, — и остановился.
Более никто не видел ни маленького Тоопа, ни Габриэля-Эрнеста; однако на тропинке нашли разбросанную одежду последнего, что привело к естественному заключению: очевидно, малыш оступился и упал в воду, а Габриэль-Эрнест, сбросив одежду, прыгнул следом в тщетной попытке спасти несчастное дитя, но не выплыл и сам.
Ван Чеел и трудившиеся поблизости работники подтвердили, что, действительно, слышали детский крик неподалёку от места, где обнаружили одежду Габриэля-Эрнеста. Миссис Тооп, у которой осталось ещё одиннадцать детей, стойко перенесла потерю, однако мисс Ван Чеел горько оплакивала найдёныша. По её инициативе в приходской церкви поместили памятную табличку:
В память
о Габриэле-Эрнесте,
неизвестном мальчике,
отважно пожертвовавшим
жизнью
ради ближнего.
Ван Чеел, который обычно во всём уступал своей тётушке, решительно отказался внести пожертвование на памятник Габриэлю-Эрнесту.