Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

В компоновке сборника не прослеживается какого-либо определенного принципа — ни хронологического, ни тематического. Повествование в первом рассказе, «Счастливого пути, господин президент!», ведется от третьего лица, чему отдают предпочтение многие читатели; действие происходит в 1950-х гг. в Женеве — в первом европейском городе, куда отправился Гарсиа Маркес в 1955 г., сразу же, как только приземлился в Париже. Главный герой, экс-президент карибской республики Пуэрто-Санто, приехал в Швейцарию с Мартиники, где он находился в изгнании, чтобы пройти медицинское обследование. Как и еще один рассказ из этого сборника, «Мария дус Празериш», а также его последнее произведение «Вспоминая моих грустных шлюх», «Счастливого пути, господин президент!» — это история о человеке, который уяснил для себя, что умереть он всегда успеет и о смерти вообще лучше не думать, — история, которая, пожалуй, для автора приобретает особый смысл на последних стадиях подготовки сборника к печати. В ней обаятельный, но глубоко циничный представитель правящего класса, завоевывая расположение двух добрых пролетариев, говорит в оправдание своих манипуляций: «И ложь, и не ложь. Когда речь идет о президенте, самая страшная хула может в одно и то же время быть и тем и другим: и правдой, и ложью» [1216].

После вынужденного пребывания в Боготе лето юбилейного года Гарсиа Маркес решил провести в Европе. Странствуя. «Завоевывая» территорию народа, который некогда колонизировал его родной континент. Все, с кем он встречался, в один голос утверждали, что он выглядит замечательно. «Врачи вытащили из меня только все нездоровое», — говорил он [1217]. Потом Гарсиа Маркес вернулся в Мексику. 6 ноября Мерседес исполнилось шестьдесят; сообщали, что президент Салинас подарил ей на день рождения огромный букет цветов [1218]. У нее было много поклонников среди сильных мира сего, и многие из них даже завидовали Гарсиа Маркесу: ну как же, у него такая замечательная жена, такая рассудительная, надежная спутница жизни с огромным арсеналом достоинств, коими она никогда не хвастается. Ко всему прочему, Мерседес была блестящим дипломатом. Вскоре после этого, когда ее мужа спросят, что он ждет от XXI в., он скажет, что, по его мнению, миром должны править женщины, ибо только они могут спасти человечество [1219].

Затем, продолжая действовать в ключе этого дипломатического ревизионизма, он впервые предпринял политический шаг, направленный против тотемических представителей колумбийских левых — герильи. Вместе с целым рядом колумбийских интеллектуалов, в числе которых был и художник Фернандо Ботеро, он подписал письмо, которое было опубликовано 22 ноября в газете El Tiempo. Фактически это было письмо в поддержку недавнего решения Гавириа объявить тотальную войну герилье, не проявлявшей никакого интереса к его мирным инициативам [1220]. Разумеется, герилья, возмущенная тем, что осталась без поддержки, особенно со стороны «интеллектуалов из среды мелкой буржуазии», ужесточила борьбу, которая продолжается по сей день. Для Гарсиа Маркеса это был шаг огромной важности, созвучный с решением, которое он принял в результате падения Берлинской стены. Не исключено, что это его решение было продиктовано прежде всего желанием отдохнуть после болезни. Он устал постоянно поддерживать то, что почти невозможно удержать. Отныне он утратит свое влияние среди колумбийских левых, которым пользовался до сих пор; с другой стороны, колумбийские левые тоже перестанут быть авторитетной силой. Неизбежно поползли слухи, что вскоре он отвернется и от Кастро; в конце концов, Фидель был зачинателем и символом большинства партизанских движений, распространившихся по Латинской Америке с начала 1960-х гг. В ответ Гарсиа Маркес просто отшучивался: он никогда не оставит Фиделя [1221].

Он отмежевался от герильи в тот самый момент, когда в Вашингтоне в Белый дом собирался вступить новый президент. Сообщали, что Билл Клинтон — первый за двенадцать лет президент-демократ — «страстный поклонник творчества Гарсиа Маркеса». Возможно, наконец-то обстоятельства складывались к лучшему: молва гласила, что в доме Буша вообще не было книг, в его семье предпочитали смотреть телевизор.