— Который мы видели над Каракасом в два часа ночи 23 января 1958 года. Мы тогда стояли на балконе моей квартиры в Сан-Бернардино: два красных огонька двигались на небольшой высоте над совершенно пустынным городом. Был комендантский час, но никто в городе не спал: все с минуты на минуту ждали падения диктатуры.
—
— Самолет, положивший конец восьмилетней диктатуре. Позволь тебе напомнить, именно тогда у тебя зародилась идея написать книгу о диктаторе; роман «Осень патриарха» появился шестнадцать лет спустя, после двух черновых вариантов. А на борту того самолета был диктатор с женой, дочерьми, ближайшими друзьями и министрами. Лицо его дергалось от нервного тика, и он был взбешен, поскольку его адъютант в спешке забыл у самолета, когда они поднимались по веревочной лестнице, чемоданчик с одиннадцатью миллионами долларов. А потом по радио объявили о падении диктатуры, и начался праздник. …Мы побывали в Министерстве обороны, которое было похоже на крепость и где на стенах коридоров висели плакаты: «Все, что вы здесь видите и слышите, навеки останется здесь!» Мы посетили и «Мирафлорес», старинный дворец колониальной постройки, с фонтаном и цветочными клумбами посредине патио, где ты разговорился со старым мажордомом, который служил во дворце еще со времен диктатора Хуана Висенте Гомеса. У Гомеса были большие усы и татарские глаза. Он происходил из крестьян и умер в своей постели, после того как железной рукой правил страной почти тридцать лет. Мажордом рассказывал тебе о генерале, о том, что он любил спать в гамаке в часы сиесты, о его любимом бойцовом петухе. Рассказы мажордома натолкнули тебя на мысль написать роман?
—
— И продолжая пятиться…
—
— Прошло несколько дней, мы ехали на машине в редакцию журнала, и вдруг ты сказал: «Еще никто до сего времени не написал роман о латиноамериканском диктаторе». Роман «Сеньор президент» Астуриаса был не в счет, мы оба считали его никудышным.
—
— Я помню, ты тогда увлекся чтением биографий латиноамериканских диктаторов. Ты был так увлечен. Находил их безумными. Каждый раз за ужином ты рассказывал нам очередную историю о каком-нибудь диктаторе (XVII, 83—84).
— С каждым днем, Плинио, у меня зреет мысль, что я непременно должен написать роман о диктаторе, и чем раньше, тем лучше. — Гарсия Маркес только что отправил в набор отредактированную статью, под которой не поставил своей фамилии. В журнале «Моменто» он это делал часто. — Сегодня проснулся и отчетливо вспомнил все, что рассказывала мне в Аракатаке Хуана Фрейтес о диктаторе Гомесе.
— А кто она такая?
— Я, кажется, говорил тебе о ней. Это жена генерала Маркоса Фрейтеса, главного оппозиционера Гомеса. Фрейтес был вынужден покинуть Венесуэлу и жил в Аракатаке. А его жена, добрейшая женщина, не только принимала участие в моем появлении на этот свет, но и была моей литературной повитухой. Власть как таковая, безудержная и бесконтрольная, и одиночество во власти — вот о чем надо сказать. Старый и дряхлый диктатор остается один во дворце, где по комнатам бродят коровы!
— А я вот думаю о нашем хозяине. Он вот-вот прилетит из Нью-Йорка. Устроит он нам разнос или будет благодарен?
— За что же разнос? Мы подняли ему тираж журнала.