Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

— Ты как-то уж слишком вольно обращаешься со временем. — Густаво придвинул свой стул поближе к стулу Габриеля. — Ни у Фолкнера, ни у Стейнбека этого нет.

— Но я и не стараюсь писать, как Фолкнер. Госпожа Дэллоуэй многое дала мне. Это так, однако это будет мой собственный роман! Ну ладно. Спасибо. Вы настоящие друзья. Пошли по домам, — миролюбиво произнес Габриель.

В тот момент он подумал о своих новых друзьях из Барранкильи особенно тепло, и еще он вспомнил испанца-республиканца из Каталонии, Рамона Виньеса, который знал все на свете и «от которого никогда не отдавало нафталином».

Здесь интересно вспомнить, что говорил писатель своему другу Плинио Апулейо Мендосе в апреле 1982-го, за полгода до получения Нобелевской премии по литературе:

«— Должен тебе сказать, мне нравится читать не только потому, что эти книги написаны лучшими писателями, а по причинам, которые не всегда просто объяснить.

— Ты часто упоминаешь Софокла, его „Царя Эдипа“.

— „Царя Эдипа“ и „Амадиса из Гаулы“, „Поводыря из Тормеса“ ,,Дневник во времена чумы“ Даниэля Дефо, „Первое путешествие вокруг земного шара“ Пигафетты.

— И „Тарзана из страны обезьян“.

— Берроуза, да.

— И авторов, которых ты постоянно перечитываешь?

— Конрада, Сент-Экзюпери…

— Почему Конрад и Сент-Экзюпери?

— Главная причина, по которой ты перечитываешь какого-либо автора, это то, что он тебе по душе. Что мне больше всего нравится в Конраде и Сент-Экзюпери? Единственное, что их объединяет, — это манера схватывать самую суть и говорить обо всем так спокойно, что реальная жизнь видится поэтичной далее в тех случаях, когда речь идет о самых обыденных вещах.

— А Толстой?

— От него у меня ничего нет, но я всегда полагал, что лучший роман, который был им написан, это „Война и мир“.

— Однако ни один критик не обнаружил в твоих произведениях влияния упомянутых писателей.

— Это правда, я всегда старался ни на кого не походить. Вместо подражания я всю жизнь стремился избегать схожести с авторами, которые мне нравились.

— Между тем критики постоянно обнаруживают в твоих книгах тень Фолкнера.

— Ты прав. И они так упорно настаивают на этом, что было время, когда я и сам стал в это верить. Я не отказываюсь от этого, потому что считаю Фолкнера одним из самых великих новеллистов всех времен. Однако критики устанавливают степень влияния таким образом, что я никак не могу их понять. В случае с Фолкнером аналогии в большей степени географические, чем литературные. Я обнаружил это, путешествуя по югу Соединенных Штатов, спустя много лет после того, как я сочинил мои первые рассказы. Пыльные, раскаленные от зноя поселки, отчаявшиеся люди, — все было так похоже на то, что я описывал в моих рассказах. Возможно, это совпадение не случайно, ведь Аракатака — селение, где я провел детство, — была в большей степени отстроена североамериканской компанией „Юнайтед Фрут“.