Габриэла, корица и гвоздика

Рамиро поднялся и удалился с Амансио в соседнюю комнату. Мулат с револьвером попрощался и ушел. Габриэла не знала, что ей делать, что говорить, куда девать руки. Жеруза улыбнулась ей:

— А мы однажды уже говорили с вами, сеньора, помните? Когда готовились к дедушкиному дню рождения… — начала она, но тут же замолчала: пожалуй, неделикатно напоминать Габриэле о том времени, когда она была кухаркой араба.

— Помню. Я тогда наготовила ужас сколько сладостей, Они вам понравились?

Тонико оживился:

— Габриэла — наш старый друг. Нам с доной Олгой она почти дочь. Мы были посажеными отцом и матерью на ее свадьбе.

Супруга Алфредо удостоила Габриэлу улыбкой.

Жеруза спросила:

— Не хотите ли пирожного? А может, ликеру выпьете?

— Спасибо. Не беспокойтесь.

Габриэла согласилась выпить чашечку кофе. Из соседней комнаты Амансио позвал Алфредо. Депутат вскоре вернулся и обратился к Габриэле:

— Пойдемте со мной, пожалуйста.

Когда Габриэла вошла в соседнюю комнату, Рамиро сказал:

— Дочь моя, вы нам оказали большую услугу. Но я хотел бы еще больше быть вам обязанным. Смею ли я попросить вас еще об одной услуге?

— Если я смогу…

— Негра нужно вывести от вас так, чтобы никто не видел. А это удастся только на рассвете. Поэтому до утра вы должны его прятать, чтобы никто не узнал о том, что он у вас. Извините, что я вам это говорю, но даже Насиб не должен ничего знать.

— Он придет домой после закрытия бара.

— Не говорите ему ничего. Пусть ложится спать.

Часа в три, нет, ровно в три встаньте и посмотрите в окно, есть ли кто-нибудь на улице. Я к этому времени пошлю туда кума Амансио с людьми. Если они будут там, откройте дверь и выпустите Фагундеса. Мы позаботимся о нем.

— А его не схватят? Не сделают ему ничего худого?

— Можете не беспокоиться. Мы не дадим его убить.

— Хорошо. Тогда я пойду, с вашего разрешения.

Уже поздно.

— Одна не ходите. Я дам вам провожатого. Алфредо, отведи дону Габриэлу домой.

Габриэла улыбнулась.

— Удобно ли это, сеньор?.. Ночью ходить по улицам с сеньором Алфредо… Я пойду берегом, чтобы меня не заметили из бара… А если нас кто-нибудь увидит, что тогда подумают, что скажут? Насиб завтра же все узнает.

— Вы правы, дочь моя. Я не подумал об этом. — Рамиро обернулся к сыну: — Скажи своей жене и Жерузе, чтобы они приготовились. Поведете девушку втроем.

Быстро!

Алфредо хотел что-то сказать и открыл было рот, но Рамиро повторил:

— Быстро!

Вот как получилось, что в ту ночь Габриэла вернулась домой в сопровождении депутата, его жены и дочери. Жена Алфредо шла молча, возмущаясь про себя.

Но Жеруза взяла Габриэлу за руку и без умолку болтала. К счастью, двери дома доны Арминды оказались запертыми. В тот вечер был спиритический сеанс, и акушерка еще не вернулась. Редко попадались на улицах прохожие, охота за негром продолжалась.

Насиб пришел в первом часу. Некоторое время он постоял у окна, наблюдая, как наемники возвращаются с холма. Но со спусков охраны не сняли. Многие считали, что негр упал в пропасть. Наконец Насиб и Габриэла легли. Уже давно Габриэла не была такой нежной и пылкой, такой страстной, требовательной и неутомимой, как в ту ночь. Последнее время Насиб с разочарованием заметил, что она стала холоднее и безразличнее к нему, будто постоянно чувствовала себя утомленной. Правда, она не отказывала ему, но уже не теребила его, как прежде, не щекотала, требуя ласк и близости, когда он приходил усталый и лениво растягивался на постели. Теперь она только смеялась, и он засыпал, положив ногу на ее бедро. Если Насиб проявлял инициативу, она отдавалась ему с улыбкой и шептала «красавчик». Но куда девалась ее прежняя любовная страсть? Как будто то, что раньше было безумием, рождением и смертью, тайной, которая ежедневно раскрывается и обновляется и всякий раз остается такой же, как и в первый миг — изумительный миг ее открытия, — и кажется последней, когда наступает отчаяние конца, стало теперь приятной забавой.

Насиб даже пожаловался Тонико, которому издавна поверял свои секреты. Нотариус объяснил, что это обычно случается в браках: страсть любовницы гаснет, становится тихой супружеской любовью, скромной и привычной, а не бурным чувством, требовательным и ненасытным. Может быть, это и было верно, но не удовлетворяло Насиба. Он начал подумывать о том, чтобы поговорить с Габриэлой.

Но в ту ночь Габриэла стала прежней. Ее страсть опаляла его, неугасимым пламенем пылал костер ее чувств, вздымался огонь без пепла, полыхал пожар стонов и вздохов. Кожа Габриэлы жгла кожу Наоиба.

Габриэла была для него женой не только в постели.

Она навсегда проникла в его душу, слилась с его телом, он ощущал ее всем своим существом, и не раз ему приходила мысль, что в ее объятиях он согласился бы умереть. Счастливый, Насиб уснул, положив ногу на бедро утомленной Габриэлы.

В три часа сквозь чуть приоткрытые жалюзи Габриэла различила Амансио, который курил у фонаря.

Поодаль стояли наемники. Габриэла пошла за Фагундесом. Проходя мимо спальни, она увидела, что Насиб беспокойно ворочается во сне и никак не может найти ее бедро. Габриэла подложила ему под ногу подушку.