Габриэла, корица и гвоздика

Он пригласил Жоана Фулженсио, Ньо Гало, доктора, Жозуэ и капитана на завтрак, приготовленный благородным шефом. Майонезы, зеленый суп, курица по-милански, филе с яйцом. Нельзя сказать, чтобы это было невкусно… Но разве можно сравнить эту кухню с местными блюдами, остро приправленными, пахучими, вкусными? Как сравнить ее с кушаньями, приготовленными Габриэлой? Жозуэ предался воспоминаниям: кушанья Габриэлы из креветок и пальмового масла, рыбы и кокосового сока, мяса и перца были настоящей поэмой. У Насиба голова шла кругом. Примут ли посетители эти незнакомые блюда, эти бельке соусы? Они ели, но не знали, что едят: мясо, рыбу или курицу. Капитан одной фразой подвел итог:

— Очень хорошо, но нам не подходит.

Что касается Насиба, то для этого родившегося в Сирии бразильца любое не байянское блюдо, за исключением кибе^[83], было невкусным. Он признавал исключительно местную кухню. Но что делать? Этот надутый, спесивый наглец, тараторящий по-французски, уже был здесь, и Насиб платил ему чудовищное жалованье. Повар бросал томные взгляды на Разиню Шико, который грозился надавать ему тумаков. Хотя Насиб и опасался за судьбу ресторана, публика проявляла большой интерес к повару, о шефе говорили как о важной персоне, рассказывали, что он готовил в знаменитых ресторанах, придумывали всякие истории, в особенности по поводу уроков кулинарии, которые он давал нанятым ему в помощь девушкам. Бедняжки ничего не понимали, а кухарка из Сержипе, которую обуяла зависть, прозвала его каплуном.

В конце концов все было готово, и открытие назначили на воскресенье. Владельцы «Коммерческого ресторана» устроили завтрак для почетных граждан Ильеуса. Насиб пригласил всех местных знаменитостей и всех старейших посетителей бара. За исключением Тонико Бастоса, конечно. На завтрак шеф-повар собирался приготовить самые затейливые яства. А Насиб все чаще задумывался над намеками доны Арминды.

Да, нет кухарки лучше Габриэлы…

К несчастью, это невозможно, даже думать нечего.

А жаль!

О боевом товарище

Когда луна, разрывая ночную тьму, появлялась из-за скалы Рапа, совершалось волшебство: портнихи становились пастушками, Дора превращалась в сказочную королеву, а ее дом — в белоснежный парусник.

Трубка сеньора Нило вспыхивала яркой звездой, правой рукой он держал королевский скипетр, левой щедро сеял веселье. Входя, Нило метко бросал на старый манекен свою бескозырку, в которой прятались ветры и бури. И начиналось колдовство. Манекен оживал, становился женщиной на одной ноге, одетой в еще не законченное платье и с бескозыркой на несуществующей голове. Она обнимала сеньора Нило за талию, и они танцевали. Одноногий манекен танцевал очень смешно. Смеялись пастушки, Микелина хохотала, как безумная. Дора улыбалась, как королева. Да она и была королевой.

С холма спускались другие пастушки, приходила и Габриэла. Они уже не были простыми пастушками, они были дочерьми святого, весталками Иансан^[84]. Каждый вечер сеньор Нило наполнял комнату весельем. В убогой кухоньке Габриэла готовила свои богатства: медные акараже, серебряные абары и золотую тайну ватапы. Праздник начинался.

Дора принадлежит Нило, Нило — Доре; но кого из пастушек обходил своими милостями сеньор Нило, божок террейро^[85]? Они были ночными кобылками, верховыми лошадками для святых, а сеньор Нило преображался и олицетворял всех святых — Огуна и Шанго, Ошосси и Омолу, для Доры же он был бог Ошала. Он звал Габриэлу Иеманжой, богиней вод, матерью реки Кашоэйры и моря Ильеус и всех родников, которые бьют среди камней. Озаренный лучами лунного света дом-парусник плыл по воздуху, поднимался на холм, отправлялся на праздник. Песни — это ветер, танцы — весла, Дора наяда на носу корабля. Капитан — сеньор Нило, он командует матросами.

Матросы приходили из порта; негр Теренсио, замечательно игравший на барабане, мулат Траира, прославленный гитарист, юноша Батиста, исполнитель народных песенок, и Марио Краво, полусумасшедший сантейро^[86], ярмарочный фокусник. Сеньор Нило свистел, и комната исчезала, она становилась террейро, священным местом для кандомбле и макумбы, залом для танцев, брачным ложем, баркой без руля на холме Уньан, плывущей под парусами в свете луны. Сеньор Нило приносил веселье каждый вечер. Он всегда был готов танцевать и петь.

Сете Волтас, его приятель, был огненной шпагой, потерянным лучом, страхом в ночи, звоном бубенцов.

Когда Сете Волтас, шагая вразвалку, с ножом за поясом, которым он так гордился и который так очаровывал девушек, появлялся с сеньором Нило в доме Доры, дом превращался в шумный хоровод. Пастушки склонялись перед волхвом, одним из богов террейро, святым наездником.

Лошадь Иеманжи — Габриэла — мчалась по лугам и горам, через долины и моря, через глубокие океаны.

Танцуя и напевая, скакала резвая лошадка. Костяной гребень, флакон духов бросала Габриэла со скалы богине моря, прося у нее немногого: плиту Насиба, его кухню, заднюю комнатку в его доме, его волосатую грудь, усы, которые щекотали ей шею, его тяжелую ногу на своем крупе, украшенном сбруей.