Габсбурги. Власть над миром

В обоснование своего насилия над исторической конституцией Чехии Фердинанд выдвинул тезис, что вся власть в стране исходит от него. Ни дворянство, ни сейм не имеют собственных прав, но лишь те, которые пожаловал им монарх. Это было чистейшее римское право, поскольку традиционное (или обычное) право предусматривало, что правитель и сословный съезд имеют равные, независимые друг от друга и происходящие из разных источников права. Поскольку же чехи восстали против него, приходил к заключению Фердинанд далее, он имеет право отозвать все привилегии, которые он и его предшественники даровали им, ведь они сами отказались от своих прав на них. На будущее Фердинанд оставил за собой и своими наследниками «власть устанавливать законы, декреты и все, на что полномочна законодательная власть [ius legis ferendae — еще один термин из римского права], которая принадлежит только Нам, как монарху».

Но, конечно же, не все жители королевства участвовали в мятеже, и это подтолкнуло Фердинанда к другому «римскому» решению. Мятеж, заявил он, имел место как «коллективное действие» (in forma universitatis), а значит, каждый участник был связан групповым или сословным решением. Соответственно, наказание должны понести все, независимо от степени личной вины, — и большинство действительно не избежало кары. И хотя образ «трех столетий тьмы», наступивших в тот момент для Чехии, преувеличение чешских историков националистического толка, историческое королевство, в сущности, превратилось тогда в придаток Австрии. В знак его подчиненного статуса даже Чешская канцелярия, выполнявшая большую часть рутинной работы по управлению страной, в 1624 г. переехала из Праги в Вену[221].

В том же 1627 г., когда Фердинанд «обновил» чешскую конституцию, его вторая жена Элеонора Гонзага, принцесса Мантуанская (вышла за Фердинанда в 1622 г.), присутствовала при освящении новой часовни в венской церкви Святого Августина. Часовня повторяла размерами Святую хижину в Лорето и была сложена из таких же грубо отесанных камней. Лоретская часовня стала любимым молитвенным местом Фердинанда. Он украсил ее стены знаменами поверженных врагов и именно там принес новый обет Деве Марии. Мы не знаем точно, поклялся ли Фердинанд 30 годами раньше в Священной хижине изгнать из своих земель всех еретиков. Если так, то теперь, молясь в своей новой Лоретской часовне, он наверняка повторил это обещание, к исполнению которого уже приблизился.

Однако Лоретская часовня не просто веха, обозначившая близкое к завершению дело. Она стала родовой часовней Габсбургов, где они приносили брачные клятвы и молились о ниспослании потомства. В стене часовни сделали небольшую нишу (впоследствии расширенную) для хранения урн с сердцами почивших габсбургских монархов, эрцгерцогов и эрцгерцогинь. Теперь по смерти их разделяли на три части: тело, лишенное сердца, отправлялось в крипту венской Капуцинской церкви (Kapuzinerkirche), а внутренности, извлеченные анатомами, — в крипту собора Святого Стефана, которую Рудольф Основатель готовил для захоронения тел потомков целиком, тогда как потомки до сих пор предпочитали для этого Винер-Нойштадт и Прагу.

В XVI в. у центральноевропейских (но не у испанских) габсбургских монархов и герцогов было в обычае захоронение по бургундской традиции: отдельно сердца и отдельно тела. Традиция погребения в трех местах повелась с 1619 г. от Матиаса, хотя окончательного захоронения его останки дожидались до 1630-х гг., когда завершилось строительство Лоретской часовни и крипты в Капуцинской церкви. Обычай препарировать тела Габсбургов не задумывался как какой-то мрачный культ смерти, но имел в своей основе исключительно религиозное рвение. Погребение в трех разных храмах умножало достававшийся умершему «запас сверхдолжных добрых дел». В каждой из трех церквей о нем служились заупокойные мессы, и сила молитв возрастала от физической близости останков, так что его душа достигала рая в три раза быстрее, чем душа обычного грешника[222].

Разделение тела символизировало тесную связь династии Габсбургов со Святыми Дарами, которые выносились всякий раз, когда рядом с останками служилась литургия. Фердинанд не только проникся воинствующей религиозностью своей испанской родни, но и одарил центральноевропейскую ветвь династии священной миссией, что продемонстрировал собственными обетами Деве Марии и почитанием, даже посмертным, Святого причастия. Потомки Фердинанда не уступали ему в набожности: они возглавляли процессии и строили часовни в демонстративном преклонении перед таинством евхаристии, а также популяризовали легенду о короле Рудольфе, уважившем священника со Святыми Дарами. К шифру AEIOU наследники Фердинанда II добавили анаграмму, подчеркивавшую их приверженность католической вере: из букв слова EUCHARISTIA они сложили фразу HIC EST AUSTRIA («Это Австрия»)[223].

13 ТРИДЦАТИЛЕТНЯЯ «МИРОВАЯ ВОЙНА»