Габсбурги. Власть над миром

Неудача не смутила Болста, и в 1782 г. он представил императору новый проект. Прочитав неофициальные отчеты о последней тихоокеанской экспедиции Джеймса Кука, Болст предложил основать коммерческое поселение в заливе Нутка на острове, сегодня известном как Ванкувер, чтобы скупать у индейцев шкуры и пушнину, которые затем менять на чай, фарфор и шелк в Японии и Китае. Но Иосифа эта схема не заинтересовала. Двумя годами раньше в его шенбруннской оранжерее случайно погибла коллекция редких тропических растений, а партия купленных на замену ростков не выдержала транспортировки. Иосиф хотел снарядить научную, ботаническую, а не коммерческую экспедицию, хотя, как он сам признавал, эти цели можно было объединить и прийти к компромиссу, при котором Болст получил бы прибыль, а Иосиф — новые образцы растений.

Это был удивительный момент. Император из дома Габсбургов жертвовал всеми выгодами от заморской торговли и колоний в обмен на заполнение своих оранжерей ботаническими редкостями со всего света. Впрочем, это было созвучно мировоззрению его деда Карла VI, каким оно предстает в оформлении Дворцовой библиотеки и в избранном им для себя образе Геракла, предводителя муз. Габсбургское видение империи сплеталось из множества нитей и никогда не исчерпывалось территориальными претензиями. Мифологические, религиозные и исторические мотивы, соединяясь, порождали устремления, выходившие за рамки обогащения или пространственной экспансии. Многочисленные значения шифра AEIOU, который богини несут на потолке Дворцовой библиотеки, выражают философию величия, состоящую из многих смысловых уровней. Образцы растений были такой же частью габсбургской идеи, как народы и территории.

Общение Иосифа с Болстом лишь наиболее яркий эпизод в более длительном культурном процессе, который к тому времени уже сделал Габсбургов поборниками накопления и распространения знаний. Эти знания отличались от знаний алхимиков тем, что должны были распространяться, а отнюдь не храниться в секрете. Они также не были особенно связаны с возникшей в те годы модой на зоопарки, среди которых самым великолепным в Европе стал зверинец, устроенный в 1752 г. в Шенбруннском дворце. Зоопарки служили главным образом для развлечения, а шенбруннский был еще и местом, где иногда завтракала императорская семья. В 1778 г. зоопарк Шенбрунна открыли для публики, но от посетителей требовалось подобающе одеваться. К счастью, этот зоопарк никогда не напоминал версальский зверинец Людовика XIV, где тигров ради забавы короля натравливали на слонов.

Напротив, ботаника по причине своей тесной связи с медициной требовала строгих научных методов, упор в которых делался на наблюдение, достоверные зарисовки и классификацию. Директор основанного Максимилианом II венского ботанического сада Карл Клузиус (Шарль де Леклюз, 1526–1609) задал стандарты в этой области своими детальными описаниями и гравированными изображениями многих видов, среди которых были привезенные из Османской империи тюльпан и конский каштан. Иллюстрациями Клузиуса ученые пользовались даже три столетия спустя. На протяжении всего XVII в. описывались и классифицировались все новые виды растений не только из Азии, но и из Нового Света: американская рябина, девичий пятилисточковый виноград, виргинский можжевельник[318].

Поток новых ботанических образцов, особенно американских, покончил с былой определенностью. «Энциклопедизм» и «коллекции всего» утратили смысл, поскольку стало ясно, что мир содержит много больше, чем «20 000 достойных упоминания фактов», умещающихся в 30 книг, как это представлял себе в I в. Плиний Старший. Каталог всего одной коллекции конца XVI в. занимает четыре сотни томов, составленных ее единственным куратором. Даже идея, что ученый мудрец, знакомый с герметическим знанием, способен различить некое скрытое общее за поверхностными различиями вещей, тоже разбилась об огромное разнообразие необыкновенных примеров. Чтобы понять, упорядочить и объяснить явления, нужны были новые категории и новая таксономия. Растительный мир одним из первых обрел такую систему — «фитософические таблицы», описывающие метод классификации растений, прежде размещавшихся в атласах в случайном порядке[319].

Но и знание как таковое нуждалось в новой структуре, выходящей за рамки стандартного разделения на «естественное», «рукотворное» и «чудесное» (naturalia, artificialia, mirabilia). Среди первых классификаций были по-настоящему причудливые, как, например, одна система середины XVII в., разносившая все явления по столь разнородным категориям, как магнетизм, мумии, универсальные и искусственные языки, астрономия, оптика и т. д. Тем не менее бывшие в ходу у коллекционеров системы, как и категории, использовавшиеся ими в практических целях, помогли при организации первых музеев, где отдельные витрины отводились, например, для монет, медалей с портретами выдающихся людей, геологических образцов, бабочек и новорожденных уродов (коллекцию последних Иосиф II подарил медицинскому факультету Венского университета)[320].