Гадание на кофейной гуще

— Да. Ему подарила ее Галя. Она знает, как он любит подобные вещи. Он ведь необычный, он не такой простой, как мы с ней. Когда он родился, медсестра сразу сказала: «В жизни не видела такого красивого ребенка!» Смотрите, это настоящая японская роспись, ручная работа. И вот футлярчик, кожаный! Он ходил с этой чашечкой в гости и пил из нее коньяк, и все удивлялись, какой он изысканный.

— Перестань, мама! — нервно вмешалась Галя. — Тане это совершенно неинтересно.

Я вежливо удивилась:

— Почему? Да, Сережа необычный.

— Да уж не тебе его оценить. — Я поняла, что бедную Галю трясет. — Ты, наверное, была и рада, когда он умер. Только ты одна и была рада!

— Галя, — попыталась убедить ее я, — это не так. Я хорошо к нему отношусь.

— Ты? И ты думаешь меня обмануть? — она почти кричала. — Сперва ты дала ему от ворот поворот, да в такой форме, что он ночей потом не спал, да, да, да! Ты ведь не можешь просто, тебе все надо с вывертами, чтобы побольнее ущипнуть! Ты ведь у нас самая умная, да, ты всех нас насквозь видишь? Ты всех нас будешь учить, да? А потом эта твоя Лилечка повесилась ему на шею, ни стыда, ни совести, кошка драная! А ты ведь за свою Лилечку горло перегрызешь, да? Когда я смотрю на ваши отношения, мне просто тошно, да! От мужиков бегаешь, а с нею сюсюкаешь! Ненормальная, да, да! Может, это ты его отравила, чтобы твоя Лилечка глазки не выплакала? Даже на похороны она не явилась, твоя шлюха!

Вокруг нас уже собралась толпа. Народу на поминках была масса — наши два сектора плюс человек десять незнакомых. Все успели хорошенько выпить и теперь с интересом озирали нас.

— Галочка! — жалобно повторял Владик. — Опомнись, Галочка!

Но Сережина сестра лишь отмахивалась от жениха, как от назойливой мухи, и не переставала кричать. Тогда к ней приблизился Андрей Глуховских и дал звонкую пощечину. Галя словно захлебнулась, а потом закрыла лицо руками и убежала в соседнюю комнату. Андрей двинулся за ней.

— Че это она на тебя, а? — поразился Иван Иванович. — Че ты ей сделала?

Валентина Алексеевна уперлась в меня напряженным больным взглядом, и мне стало страшно. Почему-то я зажмурилась. Хотелось свернуться в клубок и спрятаться в угол.

— Идемте, — настойчиво повторил чей-то голос. — Простите, но Тане стало плохо, ей следует уйти. Идемте, Таня.

На воздухе я пришла в себя. Юрий Владимирович держал меня за руку и тянул вперед.

— Полегче? — сочувственно спросил он, руку тотчас отпустив.

— Все в порядке, спасибо, — ответила я. Сейчас он тоже поинтересуется, с чего это Галя на меня взъелась, а я так не хочу об этом слышать!

Я и не услышала. И в который раз подумала, что, не будь он женат, я б могла в него влюбиться. Он заговорил совсем о другом:

— Взять такси или вам лучше прогуляться?

— До метро я пройдусь, а то в голове гудит, — призналась я. — А там мне недалеко. Я доберусь сама, спасибо.

Юрий Владимирович спокойно покачал головой:

— Это исключено. Во-первых, уже поздно, а во-вторых, даже вашему самообладанию есть предел. У вас в семье наверняка крайне редко повышают голос, так?

— Почти никогда. Папа считает, что криком ничего не решишь.

— Ваш папа молодец. Я доведу вас до квартиры.

Это странно, но я словно слышала непроизнесенные вслух логические связки. «У вас в семье редко повышают голос, вы не привыкли к крику и поэтому сейчас измучены. Ваш папа молодец, так что не стоит огорчать его, возвращаясь по темным улицам в одиночестве». Подобное бывало у меня с Лилькой.

— Я должна была позвонить ему, выходя, — зачем-то сообщила я. — А я забыла. А сотовый разрядился.

— Возьмите мой.

— Да нет, не надо. Я звоню, чтобы он знал, во сколько меня встречать.

— Ваш папа молодец, — повторил Юрий Владимирович. — А моя Светка считает, что ей море по колено. Пятнадцать — самый опасный возраст.

Я быстренько подсчитала, что отцом он стал в двадцать два.

— Что, она тоже забывает звонить? — улыбнулась я.

— Случается. Впрочем, она девочка добрая и понимает, что я волнуюсь. Но полагает, это просто причуда с моей стороны. Она у меня непуганая.

— А я пуганая. Мне от метро на автобусе, а там через пустырь.

Он искоса на меня глянул, не решаясь задать вопроса, и я добавила:

— На меня однажды напал один ненормальный. Я ударила его бутылкой с пепси-колой и убежала. Это было ужасно. Я разбила бутылку о его голову. До сих пор тошно вспоминать. Иногда мне кажется, что я могла его убить, хоть и понимаю, что это бред.

— Одним маньяком стало бы меньше, — почти дословно повторил Юрий Владимирович высказывание моего папы. И с тем же гневом. Не знаю, с чего меня вдруг потянуло на откровенность. Видимо, реакция на пережитое.

Я уговорила своего провожатого ненадолго зайти ко мне.

— А то не поверят, что я возвращалась не одна, — пошутила я.

Он зашел, познакомился с мамой и папой, поинтересовался здоровьем Лильки. Ничего утешительного мы не узнали. Мама твердо решила завтра вести ее к невропатологу, а, если получится, и к психиатру. Настроение у меня вновь упало до нуля.

Моя подруга лежала на кровати, уткнувшись в стенку.