— Он показал Эмилю нож.
Ей нужно отбросить свои фантазии о невиновности Эмиля Абади. Я погладила ее по плечу как можно нежнее. Но мое прикосновение ее только разозлило. Как будто это предательство с моей стороны — считать, что новые известия заставят ее признать вину Эмиля. Неужели она вообще ничуть в нем не сомневается?
— Но ведь эти двое ее убили, — решительно сказала я.
— Ничего не доказано. — Она стряхнула мою руку.
Месье Лефевр выпрямляется, и я вдруг вспоминаю, что так и не поблагодарила его за туфли. Это большая ошибка.
— Знаете, — говорю я, чувствуя себя очень храброй после шампанского. За весь день я съела только кусок хлеба. — Если мои ножки сегодня хоть чуть-чуть сияли, то только благодаря вашему подарку. Вы подарили мне уверенность.
Его рука снова оказывается на моем бедре, но не для того, чтобы по-отцовски его пожать. Ладонь просто лежит, не двигаясь. Я вспоминаю рассказы Жозефины. Постоянные посетители Оперы хотят противоестественных вещей, принуждают к ним девушек, суют пальцы, куда не положено. Я застываю на месте, вжимаюсь спиной в спинку диванчика, и он убирает руку. Перо говорила, что поклонники только помогают девушкам, чтобы они могли посвящать все время работе.
— Мадам Доминик сказала, что вы встаете с петухами и месите тесто в булочной.
— Да, — отвечаю я, не понимая, почему мне так не понравилась рука на моем бедре. Ничего такого, особенно теперь, когда я уже перестала ощущать ее тяжесть.
— Вы больше не сможете этим заниматься, — говорит он. — По вечерам у вас будут выступления, и придется ложиться очень поздно. Сколько они вам платят?
Он прямо сейчас хочет мне помочь? Я сую руку в карман и трогаю железный ключик — на удачу.
— В пекарне? Двенадцать франков каждую неделю и два багета в день.
Он достает бумажник и протягивает мне бумажку в двадцать франков.
— Уходите оттуда.
Кажется, Перо лучше разбирается в поклонниках, чем Жозефина. Я вспоминаю, как низко присела корифейка перед месье Мерантом, когда он перевел ее с роли менады в «Полиевкте» на роль нимфы, и встаю, чтобы присесть так же. И тут же падаю на место. Смех месье Лефевра придает мне сил, я улыбаюсь веселой улыбкой Шарлотты и пытаюсь повторить ее голос, каким она разговаривает с мясником.
— Вы так великодушны. Теперь я перед вами в долгу.
— Я очень рад этому.
Он подносит бутылку к моему пустому бокалу, и я подношу его поближе. Нюхаю пену, хихикаю, когда она щекочет мне нос. Он улыбается. Я выпиваю бокал, и он наполняет его снова. А потом открывает окошечко и говорит кучеру:
— В Булонский лес.
Я никогда там не была, но знаю, что это настоящий лес на далекой западной окраине Париже. Я глотаю пузырьки воздуха из бокала.
В следующем месяце Эмиль Абади и Пьер Жиль предстанут перед судом присяжных по обвинению в убийстве госпожи Безенго, владелицы кафе в Монтрёе. Несчастная женщина была заколота ножом. Преступники рассказали главному инспектору, куда потом спрятали орудие убийства. Оба признались, что явились в кафе с целью шантажа.
Жиль утверждает, что Абади перерезал женщине горло, запаниковав. Абади же все отрицает. Он говорит, что шантаж не удался и тогда он выпил в кафе коньяку и ушел, оставив Жиля там.
На прошлой неделе главный инспектор привозил преступников на место трагедии в кафе в Монтрёе для уточнения показаний. Звериный облик Эмиля Абади поражает с первого взгляда. Ему едва девятнадцать, и он сложен как Геркулес — плотный, широкоплечий, со стальными руками. Голова крепко сидит на короткой толстой шее, а мощная челюсть придает грубость его виду. Кожа у него желтоватая от долгого пребывания в тюрьме. Он — настоящее воплощение преступника. Встретив его в темном переулке, любой схватился бы за оружие.