Гадкие лебеди кордебалета

Но дело не только в новой тематике, еще для них важна достоверность. Эти художники не изображают тело, приятное для глаз и похожее на греческую статую. Они стремятся схватить характер модели и изобразить ее как можно точнее. Спина дает представление о ее темпераменте, возрасте и социальном положении. По руке можно узнать судью или торговца. Черты лица ясно говорят, что человек суховат, аккуратен и педантичен, а не беспечен и неустроен.

Новый художник стремится показать характер, и поэтому нейтральный или неопределенный фон исчезает. Обстановка вокруг модели сразу выдает ее занятия, сословие и достаток. Кто-то сидит за пианино, кто-то гладит белье, кто-то правит повозкой или ждет выхода на сцену за кулисами. Кистью нового художника водит сама жизнь, и его работы — подлинная история человеческой души и тела.

Давайте же надеяться, что молодые ростки этой новой ветви искусства окрепнут, а редкие листья превратятся в густую крону.

Мари

Сегодня мне кажется, что связь между моей головой и моими ногами разрубили топором. В субботу Антуанетта не пришла домой. Я волновалась и представляла себе худшее. Неделю назад убили еще одну женщину, владелицу кабачка. Антуанетта об этом знала. Она велела мне с Шарлоттой возвращаться домой до десяти часов, сама же гуляла всю ночь. Я лежала на смятой простыне, умирая от страха за Антуанетту. А вдруг ее забили молотком или закололи ножом?

Я сегодня уже успела поработать в пекарне, позаниматься в Опере и на частном уроке с мадам Теодор и разнести выстиранное белье по адресам. Кое-что пришлось нести аж в Третий округ, потому что маман пришла натыкаясь на мебель и точно не могла сделать этого сама.

Рассвет не принес ничего хорошего. У Шарлотты началась лихорадка, она звала Антуанетту, которая явилась только к полудню, вся зеленая, как гороховый суп, и со следами помады на губах. Я не стала приставать к ней с расспросами, потому что не вынесла бы ответа — чувствовала, что быть с Эмилем Абади ей хотелось сильнее, чем идти домой к нам с Шарлоттой. Я вспомнила, как Антуанетта заботилась о нас, как штопала наши чулки, приносила нам яйца, причесывала нас и румянила нам щеки, как она провела нас мимо мадам Лега в Оперу и показала месье Плюку. Как она ходила со мной в мастерскую месье Дега, когда я боялась идти одна, и проследила, чтобы я не опоздала. Как она все время утешала меня, говоря, что «Западня» — это просто выдумка, что лоб у меня такой же, как у других, что меня обязательно переведут в кордебалет. Как она поднималась по этой бесконечной лестнице в танцкласс, смотрела на мое неуверенное фуэте-ан-турнан, а потом научила меня представлять, будто у меня из макушки растет ниточка и тянет меня вверх. Как она платила месье Леблану, доставала нам мясо и знала, что нужно заложить, если мы оставались без еды слишком долго. Мне стало стыдно за то, что я ничего не делала для нее в ответ, и я пообещала себе это изменить. Но я очень за нее боялась. То, что она не пришла ночевать, значило, что мы теряем Антуанетту.

Следующая ночь была не лучше. Долгие часы я прижимала мокрую тряпку ко лбу Шарлотты, пока она не заявила: «Я голодна как волк», — и не впилась зубами в свиную отбивную, которую достала Антуанетта. После этого Шарлотта заснула, не поблагодарив меня. А я снова задумалась о собственной неблагодарности. Полночь наступила и миновала, я испугалась, что засну слишком крепко и не смогу проснуться, когда придет пора замешивать мои утренние багеты. Я смотрела в темноту, думала про отбивную, про Антуанетту, про то, где она провела ночь, и ждала стука тележек по булыжной мостовой, который подскажет мне, что пора вставать.