Гадкие лебеди кордебалета

Да, перевести нас обеих в кордебалет было бы справедливо. Мадам Доминик, пожалуй, с этим согласилась бы. Она постоянно говорила: «Еще немного усилий, будь так любезна», но никогда не обвиняла в лени ни меня, ни Бланш. Бланш все еще удерживала первое место у станка, но я уже наступала на пятки другим ученицам, а порой и обгоняла их. Иногда я беспокоилась, что моим жете недостает высоты, что спина у Жозефины более гибкая, чем у меня, что только я замечаю, как хороши мои фуэте-ан-турнан. Но позавчера с моей туфли исчезла лента. Линетт и Алиса отказались одолжить мне веревочку, и я поняла, что это значит. Мы с Бланш и еще парой девушек опережали других, в том числе Линетт и Алису. Они продолжали ошибаться в комбинациях, заваливались на пятки в арабеске, вместо того чтобы ровно стоять на пальцах. Кордебалет, шанс стать настоящей балериной с белоснежными руками и в шелковом платье, превратиться в сильфиду и заполучить поклонников — эта перспектива становилась все реальнее с каждым днем. Когда я представляла, что танцую под музыку целого оркестра, а не одной жалкой скрипки, я почти летала.

Заусенцы на руках я обкусывала до мяса. Я коротко стригла ногти и велела себе не питать лишних надежд. Но я не могла не думать и не мечтать о том, ради чего я так убивалась в классе. Из пекарни я приносила багеты, которые мы ели по утрам, и деньги, которые я тратила на аренду, дрова и молоко, откладывала на одежду, на свиные котлеты и телячье рагу. Порой я позволяла себе дополнительные порции мяса, нервно оглядываясь на дверь в кафе на Пляс Пигаль — в любой момент я могла встретить там Антуанетту. Если я попаду в кордебалет, то иногда я буду танцевать на сцене и возвращаться домой заполночь. Я уже не смогу рано вставать и месить тесто. Девушки из кордебалета вставали поздно, приходили в Оперу на вечерние занятия и оставались там репетировать или выходили на сцену. Но у балерин, которые спали до полудня, были отцы, которые покупали им мясо. Отцы или покровители.

Дважды после занятий, идя вместе с Бланш по двору Оперы к задним воротам, я видела месье Лефевра.

В первый раз он говорил с каким-то господином, стоя у красивого, запряженного украшенными плюмажем лошадьми экипажа со стеклянными окнами и позолоченной монограммой «Л» на дверце. Скамеечка кучера была мягкая, а на запятках было устроено специальное место для лакея. А ведь чаще всего лакеи просто стояли на приступочке сбоку. Я сказала себе, что должна поздороваться, но сразу поняла, что духу не хватит.

Месье Лефевр поклонился и приподнял шляпу. Я чуть-чуть улыбнулась и сказала:

— Здравствуйте, — и, после паузы, добавила: — Месье Лефевр.

Пусть знает, что я помню его имя.

Когда мы перешли на другую сторону улицы, Бланш спросила:

— Ты его знаешь?

— Он приходил в мастерскую месье Дега.

— Красивый экипаж. — Она вытянула шею, чтобы еще раз им полюбоваться. Хорошо, что месье Лефевр не мог этого заметить.

Неделю спустя он снова приехал. Подозвал нас с Бланш и пригласил в свой экипаж. Он хотел спросить, хорошо ли мадам Доминик готовит нас к экзаменам. Кончик его розового языка мелькал между губ. День уже назначен? Он хотел бы прийти и справиться о билете. Мы должны беречь силы. Он спросил, далеко ли от меня живет Бланш, и довез нас аж до кондитерской на рю Фонтэн. Сказал, что мадам Лефевр очень нравится красная карамель оттуда.

Когда экипаж остановился у кондитерской, он сказал, чтобы мы подождали внутри. Что такие упорные девочки, как мы, заслуживают немножко сладкого. Он вернулся с миндальной пастой, драже и красной карамелью. Мы с Бланш немедленно набили рты. Бланш взяла себе больше, чем я, потому что зубы у меня уродливые и без красных пятен от карамели. Месье Лефевр не переставал задавать вопросы. Сколько мне платят в Опере? Он слышал о моих дополнительных уроках с мадам Теодор и хотел узнать, сколько они стоят. Правда ли, что мой отец умер? Моя мать прачка? И сестра тоже? Сам он не взял ни одной конфетки. Я подумала, что, наверное, поэтому у него, богатого человека в начищенных ботинках, с собственным экипажем со стеклянными окнами, были такие впалые щеки. Бланш в основном молчала, но зато сказала, что никто не сравнится со мной в умении делать фуэте-ан-турнан и что он увидит меня в кордебалете уже осенью.

— Ах, эти фуэте, — мечтательно произнес он.

Я подозревала, что те два раза, что мадам Доминик проводила занятие прямо на сцене, чтобы подготовить нас к экзамену, он смотрел на нас из зала.

— Я замолвлю словечко месье Плюку и месье Меранту. Они должны знать, что вы заслуживаете внимания.

Месье Мерант был балетмейстером в Опере. Видать, я не зря грызла красную карамель.

— А у Бланш руки как крылья у голубки, — сказала я. — Так мадам Доминик говорит.

— Да, невероятная грация. — Он посмотрел на Бланш, и мне вдруг стало неприятно из-за того, что он смотрел на нее так же, как на меня.

Когда экипаж завернул за угол, оставив нас с Бланш у кондитерской, она схватила меня за локоть обеими руками.