Гадкие лебеди кордебалета

Месье Плюк будет называть движения в темпе адажио, то есть медленные, — например, встать на пальцы одной ноги на шестнадцать тактов и сделать грацд ронд де жамб ан лер. Пианист будет сидеть в оркестровой яме. То есть аккомпанемент будет зависеть от того, кто даже не видит, не споткнулась ли девушка, не мечтает ли она, чтобы это адажио быстрее закончилось, пока она не успела упасть. Этой части я не боюсь. Мадам Доминик говорит, что я гибкая, как веточка, а равновесие держу, как отлаженный механизм. В ужас меня приводят мысли о комбинациях в темпе аллегро. Нужно взлетать, сводить ноги в воздухе, скользить по полу, снова взлетать, бить пальцами в колено, приземляться в пятую позицию да еще поставить назад правильную ногу. Еще и еще раз. Голова кругом идет. Плечи сами дергаются вверх. Так получается каждый раз, когда я задумываюсь о ногах. Мадам Доминик стучит своей тростью о пол. «Два антраша! — сказала она позавчера, подняв два пальца, как будто мне так понятнее. — Одна глиссада. Одна. А потом соте де ша». Она кивнула скрипачу, чтобы он снова заиграл, и отвернулась, глядя на другую девушку. Но запомнить па — это еще не все. «У каждого па должен быть характер. Что-то, что выделяет твой танец из других, — говорила мадам Доминик, — только так можно попасть в кордебалет».

Мы тянули соломинки — кому выходить первым. Я оказалась последней. Как и все остальные, я стараюсь немного разогреть мышцы, делаю глубокие плие, замираю, поставив ноги во вторую позицию, ложусь на ногу, закинутую на станок. Вместе со всеми желаю удачи той, кто выходит из зала. Пытаюсь понять по выражению ее лица, когда она возвращается, как все прошло. Кто-то выходит в слезах — пианист сбился с ритма, месье Вокорбей отвернулся через три такта адажио, она сама забыла натереть туфли канифолью и поскользнулась на гранд жете. Мы киваем, сжимаем губы, сводим брови. Мы скрываем свою радость — ведь наши шансы растут.

И вот я стою на сцене Оперы. Ноги в пятой позиции, руки во второй. Жду, когда месье Мерант оторвется от блокнота и кивнет месье Плюку, чтобы тот давал задание. Я смотрю то на одного экзаменатора, то на другого, на партер, на четыре яруса балконов, на красный бархат, золоченую резьбу. В зале сумрачно, горят всего три лампы: две на сцене и одна над головами экзаменаторов. Она также освещает месье Дега, который склонился над блокнотом в четвертом ряду.

Я мечтаю услышать перечень па, мечтаю, чтобы звуки фортепьяно наполнили воздух и изгнали пустоту из моего сердца. Я хочу танцевать, хочу, чтобы музыка поднимала мне руки, выгибала мне спину, срывалась с кончиков пальцев. Сегодня у меня есть и изящество, и скорость, и равновесие, и легкость. Я видела тихую улыбку мадам Доминик, приподнятую бровь месье Меранта, удивленный взгляд месье Плюка.

— Четыре фуэте-ан-турнан, — говорит месье Плюк, устраиваясь поудобнее. — Восемь, если сможешь.

Я прячу улыбку. Меня просят показать повороты — те самые, которые стали мне так легко даваться, как только Антуанетта научила меня представлять ниточку, идущую от макушки. Именно об этом па я мечтала, когда трогала подкову на маленьком столике перед комнатой консьержки. Я встаю в четвертую позицию, натягиваю свою нитку и смотрю на оранжевый тюрбан мадам Теодор. Именно на него я буду смотреть все время, пока буду вращаться, его буду видеть каждый раз, разворачиваясь лицом к публике. Это не только поможет мне двигаться четче, но и избавит от головокружения, неизбежного, когда вертишься, как волчок. Я вдыхаю один такт мелодии, поднимаюсь на пальцы левой ноги и верчусь вокруг себя. Не четыре раза. Не восемь. Шестнадцать. Шестнадцать фуэте-ан-турнан. Я останавливаюсь бесшумно и стою ровно, в идеальной четвертой позиции. Мне легко и радостно — идеально исполненное па как будто несет меня за собой на волнах.

Мадам Доминик улыбается так широко, что я боюсь, что она засмеется, в конце концов она прикрывает рот ладонью. Экзаменаторы перешептываются и кивают, а потом месье Глюк говорит:

— Реверанс, мадемуазель ван Гётем, пожалуйста.

Я делаю реверанс, протягиваю руки к экзаменаторам, потом широко развожу их. Я торжественно смотрю на лица перед собой. Месье Вокорбей, месье Мерант, месье Плюк, мадам Доминик, мадам Теодор. Последние секунды реверанса я смотрю на месье Дега.

Вчера я поднималась по лестнице, направляясь в класс мадам Доминик на последний урок перед экзаменом. Подойдя к тому месту, где я каждый день прилежно тянула спину, я увидела пару новеньких балетных туфель, привязанных за ленты. На них была маленькая карточка: «Мадемуазель ван Гётем. Пусть ваши ножки сияют». Месье Дега знал мое место у станка. И только он мог так точно оценить мой размер своим взглядом художника.

Выходя из Оперы, я вся в счастье. Бегу через двор к воротам, пытаясь не расплескать это чувство.