Гадкие лебеди кордебалета

Кровь Мишеля Кноблоха прольется. Мари сломлена. Она не спит. Не ходит на занятия. Ей наплевать на «Дань Заморы», как и сказала Шарлотта. Она истерзана и измучена своей виной. Она кусает губы до крови и рвет заусенцы. А утешить ее могут только маман, которая сама утешается абсентом, да Шарлотта, которая еще не научилась думать ни о ком, кроме себя. Я вспоминаю платье, в котором Мари приходила в Сен-Лазар. Прекрасный серый шелк. Она сказала, что это подарок. Слезы бегут по моим щекам, хотя я не собиралась плакать.

Из носа капает. Настоятельница сжимает мою руку крепче. Я признаюсь, что выкрикнула Мари в лицо, что на ее руках кровь невинного.

— Антуанетта, дитя моя. В твоем сердце хватит добра, чтобы исцелить Мари.

Морщины у нее на лбу разглаживаются, а губы растягиваются в нежной улыбке.

Le Figaro. Дега и шестая…

12 апреля 1881 года

ДЕГА И ШЕСТАЯ ВЫСТАВКА НЕЗАВИСИМЫХ ХУДОЖНИКОВ

Хотя в каталоге представлено всего восемь работ Дега, художник продемонстрировал и другие произведения, размещенные в самый последний момент. Статуэтка, анонсированная в прошлом году, снова попала в каталог этой выставки, но не была привезена. Стеклянная витрина, предназначенная для нее, осталась пустой. Этой витрины, месье Дега, мне не хватает.

Художник представил портреты посетителей выставки, балерин, прачек, рисунки обнаженной натуры и набросок преступников из зала суда. На этом весьма примечательном эскизе, сделанном пастелью, Дега изобразил бледные беспокойные лица Эмиля Абади и Мишеля Кноблоха в полутемном зале. Только очень внимательный наблюдатель мог с такой поразительной психологической точностью очертить звериные лбы и челюсти, ухватить мертвый блеск глаз, изобразить желтоватую кожу, на которой навеки отпечатались синяки и следы порока.

Озаглавив эту вещь «Криминальная физиогномика», месье Дега ясно продемонстрировал нам свои намерения. Этот шедевр наблюдательности стал возможным благодаря научным доказательствам врожденной склонности некоторых индивидуумов к преступлениям. Эмиль Золя, утверждающий в литературе, что наследственность и среда неизбежно формируют человеческий характер, нашел единомышленника среди художников.

Мари

Я иду по тротуарам путем, которым ходила уже сотню раз. Рю Бланш, рю де ла Шосс д’Антен, где я обычно оборачиваюсь, чтобы посмотреть на церковь Сент-Трините. Иногда я даже дохожу до этой церкви и смотрю на статую под названием «Умеренность». Все говорят, что фигура, которая поднимает фрукты так, чтоб их не достали дети, изображает императрицу Евгению. Когда я смотрю на пухлые ножки детей, круглые животики, жадные руки, я думаю, что императрица — это мать, которая рассказывает своим малышам о вреде обжорства. Но сегодня мне не нужен урок. Я отворачиваюсь. Сегодня я увидела бы только жадную мамку, которая отнимает у детей фрукты.

Обычно я вхожу в задние ворота Оперы, но сегодня прохожу дальше. Я хочу посмотреть на голых извивающихся танцовщиц с восточной стороны. Антуанетта видела в них счастье и удовольствие. Я не вижу. Их лица порочны, они как будто взывают к прохожим: «Смотрите, смотрите, что ждет вас внутри».