Гадкий утёнок, или Повесть о первой любви

Говяжьи мослы для бульона были такими огромными, что не помещались даже в эти «электробочки», и поварихи рубили кости на большой колоде, предварительно срезав всё мясо – оно шло на гуляш.

Гуляш жарили на огромной прямоугольной сковородке – тут всё было огромное, на толпу едоков – и к этому священнодействию Шурочка пока приглядывалась. Поварихи поджаривали тонко нарезанные кусочки говядины, обильно посыпали их мукой, добавляли лук, воду, томатную пасту, лавровый лист и в итоге получали мягкое ароматное мясо в густой коричневой подливке.

В первый день Шурочке выпало работать в смене с грузной пожилой поварихой по имени Анна Михайловна. Повариха была одета в не очень свежий белый халат, из-под колпака выбивались волосы, выкрашенные в медно-рыжий цвет. Эта Анна Михайловна была какая-то неправильная. Вроде пожилая уже, да что там – старушка, а раскрашена по-клоунски. Густо наведённые брови – просто чёрная черта на месте бровей, а под ними – глаза в белёсых неподкрашенных ресницах. Тонкие губы в ярко-алой помаде, и – крупный крючковатый нос, как у бабы-яги. Правда, Шурочка к ней быстро привыкла. Повариха хлопотала по кухне, называла студентку «деточкой» и «доченькой» и рассказывала про своих детей. У неё их трое, старший сын Мишка – скотник на ферме. У него жена доярка, на Доске почета её портрет висит.

– Может, видела, деточка? Светленькая такая, красивая, молоденькая?

– Видела, – обрадовалась Шурочка, вспомнив красавицу с Доски почета. – Кажется, Ирина… Бригг! – всплыла необычная фамилия.

– Ага, ага, она это. Мы Бригги, из немцев мы, – закивала Анна Михайловна. – Потом ещё дочка у меня, Лизавета, в совхозе бухгалтером работает, двух пацанов одна тянет. У ней муж Славка в тюрьме сидит.

Шурочка во все глаза уставилась на повариху. Она впервые разговаривала с человеком, у которого кто-то из родственников сидел в тюрьме.

– А за что?

– Да за пьянку. Хороший мужик, хозяйственный, только пить ему нельзя. Он как напьется – Лизку гонять начинает. Пока просто драться лез, Лизка терпела. А в последний раз с топором за ней бегал по избе. Чуть не зарубил бабу, хорошо, во двор успела выбежать. Соседи помогли Славку скрутить, участковый протокол составил, Лизка в суд подала. Два года ещё сидеть паразиту. Он ведь пацана младшего, деточка моя, так напугал, что тот до сих пор заикается.

Повариха рассказывала эти ужасы спокойным тоном, словно книжку пересказывала. А Шурочкины глаза с каждой фразой становились всё круглее и круглее. Говорить о пьяном зяте, чуть не убившем её дочь, таким будничным голосом? Ну да, подумаешь. Ну, побегал пьяный Славка с топором, дело-то житейское. Не убил, – и слава богу.

Тон настолько не вязался с содержанием, что Шурочка на какое-то время зависла. А когда смогла слышать опять, Анна Михайловна уже рассказывала о младшеньком. Звали его Вася, и он только-только пришёл из армии.

– Он на танке там служил. Всё про железки выучил, директор обещал его на трактор посадить. Он у меня умный, самостоятельный. Его, деточка моя, девка одна из наших из армии дожидалась, прямо бегала, всё спрашивала, когда вернется. Замуж хочет! А я говорю: сынок, не спеши. Не нравится она мне, грязнуха. В свинарнике работает. Мой Вася и получше найдет. Вон, хотя бы такую, как ты, красавицу.

– Ой, ну скажете тоже! – зарозовела Шурочка.

Слышать, что она красавица, было приятно. И, дочищая картошку в большом баке, Шурочка уже представляла этого Васю-тракториста. Он был похож на артиста Тихонова в фильме «Дело было в Пенькове». Вася в мечтах лихо играл на гармошке, широко растягивая меха.

– Анна Михайловна, а на гармошке ваш Вася играет?

– Нет, деточка моя, не умеет он. На гармошке у нас в деревне только Семеныч, завклубом, умеет играть.

И всё равно, Вася Тихонов в её мечтах рвал меха.

* * *

Вечером, как ни странно, главной темой опять стал Вася. Оказывается, девчонки работали с ним на току и пожаловались на недавних ночных налетчиков. Теперь пересказывали.

– Представляешь, это, оказывается, первые бузотёры на деревне. Свои девки их гоняют, так они решили с нами подружить! – возмущалась Ира Зиненко. –Кстати, «подружить» они здесь говорят в смысле «крутить любовь», представляешь? Васятка обещал с ними поговорить, чтобы не лезли.