Гадости для радости ...и по работе

Кровать от личетрясения не пострадала, и матрас упруго прогнулся под моим весом, когда Иван осторожно опустил меня и разжал руки.

Навис надо мной, упираясь в кровать по обе сторону от моей головы и улыбаясь.

Черт знает, что такое — но у меня у самой губы расползлись в ответной улыбке!

И, обвив шею Ивана руками, я прижалась к нему всем телом. И с удовольствием ощутила, как вес тяжелого мужского тела прижимает меня к постели.

Раздеться — минута дела. Правда, когда ты на ногах и один.

В горизонтальном положении и возбужденном состоянии этот номер становится сложнее. Но увлекательнее — когда ты один и на ногах, никто не целует твои тазовые косточки, стаскивая с тебя джинсы, никто не скользит языком по коже, не прихватывает ее губами…

Когда ты один, нет причин лихорадочно спешить, и извиваться, и выгибаться навстречу поцелуям — а у меня есть, есть, и причины, и поцелуи есть, и, главное, у меня есть Иван Сокольский, и я этому по-дурацки, иррационально рада!

Иван выворачивается из одежды в рекордные сроки, в несчастные секунды, треск фольги, презерватив, и вот он здесь, со мной. В кровати.

— Ваня-Ваня-Ванечка, сладкая моя, хорошая моя, — лихорадочно шепчет Иван, гладя мою грудь, и живот, и кажется, всю меня.

Мне некогда отвечать, я целую его, куда попало, куда дотягиваюсь.

— Ва-а-аня, Ва-а-анечка моя, — шепчет он, склоняясь к моей груди.

Ловит губами сосок, перекатывает его во рту. Прикусывает, выпускает, снова ловит, втягивает в себя. Перекатывает между пальцами второй сосок. Слегка выкручивает.

— Тебе нравится?

— Да-а-а!

И он ловит губами тот сосок, который только что терзал пальцами, и ласкает, посасывает… А пальцы терзают грудь, оставшуюся без внимания рта.

Иван полностью увлечен своим занятием.

И у меня есть отличная возможность продемонстрировать мужчине, что девушка-нагиня — это не только проблемные сородичи, но еще и выдающаяся гибкость, и отличная растяжка. И ему это нравится. Вторую мою ногу он сам подцепляет плечом. И мне это тоже нравится.

Он трет между бедрами членом, направляет его рукой, головкой раздвигает складки — и снова трет, водит, убеждаясь в готовности, распределяя смазку.

Поворачивается, целует мою ногу, лежащую у него на плече.

И медленно входит. Не торопясь, плавно. Растягивает. Заполняет собой.

Замирает, проникнув до середины. Чуть выходит. Мягко покачивается вперед-назад. Выходит полностью — и погружается снова. В этот раз момент проникновения ощущается не так остро — мои мышцы уже раздались под его размеры, тело готово.

В этот раз у нас все как-то не так. Все очень телесно. И очень человечно.

Нет неистовой страсти — есть желание и готовность дарить и получать удовольствие.

— Ва-а-аня, — тянет он, и выходит.

— Иван!

Я негодую. Я возмущена. Я выгибаюсь.

Немедленно верни свой член туда, откуда забрал!

Он смеется одними глазами, и я вгоняю ногти в его бедра.

Он смеется уже вслух:

— Понял. Не дурак!

Толчок!

Я хочу его. Я хочу больше. Я хочу его всего, целиком.

Он плавно выходит из меня. И снова — толчок.

Плавный выход.

Толчок!

Хочется! Хочется, хочется, хочется!

Хочется так, что я кусаю губы, царапаю простыни… Я его обязательно потом поколочу!

Если он не прекратит. Или не продолжит…

Толчок!

Господи, как мучительно. Как хорошо.

Толчок!

Какая же ты сволочь, Сокольский! Какой садист! Я мычу. Я мечусь головой по подушке. Хочется, как же хочется…

Толчок.

Я выгибаюсь со всхлипом, с плачущим стоном — и Ивана срывает с тормозов. Он больше не издевается. Он долбится, потеряв самообладание, и это тоже ослепительно хорошо: толчок, толчок, толчок…

Такой бешеный темп долго не выдержишь, и он долго не выдерживает, вбивается в меня, замирает… его тело прошивает мелкая дрожь.

Мой собственный оргазм был так близко, до него оставалось совсем чуть чуть, и я извиваюсь, трусь об Ивана, пытаясь добрать недостающее и все же кончить, но он, словно придя в себя, выскальзывает из меня и склоняется между моих ног. Язык Ивана скользит невесомо и изумительно, и отступившее было удовольствие приближается вновь, какатывается, нарастает… Замирает на пике — и взрывается оргазмом.

28/09

28/09

— С добрым утром, Алевтина Витольдовна! — Жизнерадостно возвестила я, когда квартирная хозяйка ответила на звонок.

В целом, как урожденная сова, в концепцию добрости утра я не верила, но культурные нормы навязывали мне это нелепое приветствие.

Алевтина Витольдовна, уж не знаю, сова она или жаворонок, но мое отношение к утрам разделяла. А может, я ей позвонила не вовремя, но голос звучал нелюбезно:

— Ну?

— Алевтина Витольдовна, я к вас с деловым предложением! Давайте, вы разрешите мне нарисовать в гостинной малую ритуальную звезду, а я сама найду человека, чтобы повесить на место шкафчик в кухне!

— Милочка, — сварливо поинтересовалась домовая, — вас не учили, что не следует проводить ритуалов там, где живешь?

— Учили! — С энтузиазмом отозвалась я. — Учили не связываться с ритуалами, после которых в помещении жить нельзя!

Алевтина Витольдовна хмыкнула отчетливо одобрительно:

— Что ж, с меня разрешение на малую ритуальную звезду, с вас — ремонт кухни за свой счет…