Гаджет. Зона доступа

— Надо на воспитателей «телегу» накатать, — любуясь на себя в зеркальце, сказала Шанель. — Пусть их сменят.

— Не люблю доносы, — проворчал Ромзес.

— А жесткий прессинг любишь? — парировал Пашка.

— Его я тоже не люблю, — согласился Ромзес. — Непонятно только, кому жаловаться.

— Давайте группу в соцсети создадим — и зафрендим туда начальство из Министерства образования, — предложил Вовчик.

— Это мысль! — оживился Пашка.

— Только если в это начальство в само никто не вселился, — мрачно возразил Ромзес. — Ну чего вы на меня уставились? Я разве против? Давайте попробуем. Вот, прямо со смартфона сейчас и создам «группу протеста»…

Он принялся возиться со смартфоном, и вскоре на его лице возникло недоумение:

— Народ, только у меня интернета нет?

Услышав такое неприятное предположение, все остальные вытащили свои девайсы. Опасения подтвердились. Выхода в интернет не было.

— Можете считать меня психом, но кажется, это воспитатели устроили, — заявила Настя.

— Да ну, — не поверил Ромзес. — Они разве могут?

— Глушилку поставить? — спокойно сказал Вовчик. — Легко. Непонятно только, чего они добиваются. Изолировать, что ли?

— Как же, пусть только попробуют! — мрачно заявил Пашка. — Я просто свалю. И даже спрашивать никого не стану!

Он решительно подошел к двери, толкнул ее. Дверь не поддалась.

— Заперто… — Пашка растерянно обернулся. — Это когда она успела?

Не поверив, к двери бросился Гера. Подергал за ручку:

— Точно — заперто! И что делать будем?

Шанель резко поднялась со стула, заметалась по комнате, заговорила, чуть не плача:

— Они не имеют права! Это просто незаконно!

— Чую, что-то хреновое замышляется. Если воспитатели совсем страх потеряли, то могут и на преступление пойти, — подлил масла в огонь Валентин.

— Какое, к черту, преступление? — Ромзес недоуменно пожал плечами. — Что ты несешь?

— А вот, хотя бы, на органы нас продадут, — смакуя каждое слово, сказал Валентин. — Знаешь, сколько стоит твоя юная печень? А сердце? А у Шанель такая кожа — так и просится на пересадку. И глаза! А ну — кому прекрасные голубые глаза?

— Да пошел ты знаешь куда?! — взвизгнула Шанель. — Мне и так страшно, зачем ты…

Она не закончила фразы и разрыдалась. Утешать ее подался было Гера, но его отпихнула Настя. Обняла подругу, усевшись с ней на аккуратно застеленную кровать Ромзеса.

— Да я не понимаю, чего вы переживаете, — легкомысленно сказал Вовчик. — В случае чего я через окно уйду.

— С третьего этажа? — выглядывая в окно, мрачно поинтересовался Пашка.

— Спрыгну! Не веришь?

— Паркурщик херов! А девочки?

— Все, стопэ! — Ромзес решительно поднял руки. — Никто никуда прыгать не будет. Один поломается — остальных в подсобке запрут.

— И что делать? — спросила Настя, продолжая гладить по голове заплаканную Шанель.

— Звонить надо. Своим, в полицию…

— Уже, — с трубкой у уха сказал Вовчик. — Сети нет. Вообще.

— Вот влипли… — заскулил Гера.

— И что, ничего нельзя сделать? — всхлипнула Шанель.

— Попробовать можно, — сказал Вовчик. — Не зря же нас в спецшколу приняли. Значит, мозги у нас есть… — он задумался. — Можно попробовать усилить сигнал. Антенну сделать или что-то вроде этого.

— Давай попробуем, — мрачно кивнул Ромзес. — Только сначала забаррикадируем дверь.

— Зачем? — удивился Валентин.

— Я нашим воспитателям больше не доверяю. С этого момента мы в осажденной крепости.

Когда нахлынула тьма, первое, что он сделал, — попытался выйти на «рабочий стол» нейрофона. Для этого предполагалось трижды мысленно, но отчетливо произнести команду «домой». Система проигнорировала команду. Следующей возможностью была перезагрузка нейрофона. Для этого необходимо было с усилием зажмуриться на несколько секунд и так же отчетливо мысленно сказать: «Перезагрузка».

Проблема пришла с неожиданной стороны: жмуриться было нечем. Он не ощущал глаз. Более того — вообще не ощущал собственного тела. После этого сама собой отпала возможность сброса системы. Стало вообще не до этого.

«Что-то с нейрофоном», — проплыло в сознании. Это было лишь защитной реакцией разума, так как ничего не объясняло, нейрофон нейрофоном, но что случилось с его телом? Последнее, что он помнил, — замершую перед ним цель.

Точнее — глаза цели. Слишком умные. Слишком живые, чтобы быть лишь плодом иллюзии.

Что же было дальше? Он выстрелил… Или не успел?

Проклятье — воспоминания как ножом отрезало. С этого момента в памяти начиналась тщательно записанная пустота.

Он не знал, сколько времени находился во тьме. Единственное, что он осознавал, — он не спит. Это было странное состояние между сном и явью, в котором не было места никаким ощущениям. Хотя можно было предположить, что он умер и душа перешла в какое-то новое состояние. В таком случае впереди его ждала вечность такой вот тишины и неподвижности.

Черт возьми… Это больше всего напоминало самый настоящий Ад. То самое место, где ничего нельзя изменить, где безраздельно царит страх и боль, куда более сильная, чем физическая, где кошмар растягивается в вечность.

Хотелось завыть от страха и безысходности — но даже этой возможности не было у его запертого в черную клетку Я.