Гагаи том 1

Беглец приподнялся, посмотрел в ту сторону, куда ускакали всадники, внимательно, ладонью прикрывая глаза от солнца, ощупал взглядом весь горизонт. Убедившись, что опасности нет, медленно побрел дальше. Из-под ног у него снялась куропатка, потянула в сторону низко над травами. Человек наклонился, раздвинул куст полыни, увидел гнездо. С жадностью набросился на яйца, лежащие в нем. В мгновение выпил одно за другим, вытер бороду, усы, взглянул на вспорхнувшую птицу, глухо проговорил:

— Не гневись, птаха божья. Выжить надоть.

Солнце уже покатилось к закату, стало большим и неярким, а человек все шел и шел, переваливая через холмы, преодолевая балки.

Потом степь вспыхнула дымно-красным огнем. Это вечерняя заря подожгла перья ковыля, и землю окутала красноватая дымка.

Человек остановился у крутояра, преградившего ему путь. Склоны глубокого оврага густо заросли кустарником. Внизу журчал ручей. По его берегам склонились вербы.

Еще раз внимательно осмотревшись, путник спустился к ручью. Долго пил, опершись на руки и погрузив в воду русую кудреватую бородку.

Быстро смеркалось. Степь наполнилась ночными звуками — голосами незнакомыми и потому, казалось, еще более дикими. И над всеми этими стонами, вздохами, резкими вскриками и глухим бормотаньем царил неумолчный звон цикад. Человек прислушался, зябко повел плечами. Долго шарил в кустарнике, наощупь собирая сушняк, валежник. Высек огня. Дул старательно, подметая бородой землю. От слабости кружилась голова. В глазах начали пляску темные и яркие звезды. Сначала вспыхнул слабый язычок пламени. Он, как маленький, но хищный зверек, набросился на пучок сухого типчака, раздался, вобрав в себя новую силу, и стал еще яростней, прожорливей. Костер запылал. Сырые ветки шипели, корчась в цепких лапах огня, потрескивали, швыряя искры в подступившую со всех сторон, внезапно сгустившуюся темноту.

Беглец запахнул полы армяка, привалился спиной к стволу дерева, нащупал у пояса рукоятку широкого кривого ножа, уставился на огонь. Взгляд его был диковатым и ожесточенным. В зрачках глубоко посаженных глаз, скрывающихся под крутыми дугами мохнатых бровей, вспыхивали недобрые желтоватые блики. Слегка вьющаяся борода, отсвечивающая золотом, прикрывала широкоскулую и волевую, монгольского типа, челюсть. Вздрагивали чуткие крылья прямого, будто подсеченного снизу носа. Ему можно было дать лет тридцать с лишним. Но он был моложе. В нем — костистом, широкоплечем, — несмотря на крайнее измождение, угадывалась скрытая молодая сила.

Тяжелым взглядом смотрел он на пламя, казалось, равнодушный ко всему на свете. Но в груди этого человека, внешне спокойного и даже будто отрешенного от мира сего, бушевал негасимый пожар. В ожесточившемся сердце крепко свила гнездо злая ненависть.

Потрескивал костер. В глазах беглеца метались мятежные сполохи. Вокруг была ночь — черная, зловещая. И таким же черным казался ему завтрашний день. Он твердо решил остаться здесь, с зарею начать рыть землянку. Но будущее не представлялось ему. Он не знал, что появятся у него удалые товарищи — такие же беглые, неприкаянные; что загуляют они на степных дорогах, до Бахмута дойдут, Тора, обрастут хозяйством — волов, коней пригонят; что жен приведут, гордых красавиц степнячек — чернобровых, жарких в ласках, бойких на язык дочерей казацких; что пойдет от них племя своенравное, предприимчивое, задиристое, охочее до гульбищ; что пройдут столетия, промчатся над землей невиданные грозы и до неузнаваемости изменится лик земли, это дикое степное захолустье, его потаенное убежище.

Ничего этого не знал одинокий, затерявшийся в степи человек. Из тьмы смотрели на него немигающие глаза зверя. В них тоже злыми огнями отражалось пламя костра. Худая, с отвисшими сосцами волчица беспокойно втягивала чутким носом запах гари и запах человека. Она покинула логово, едва человек спустился в овраг, и, потеряв покой, бродит вокруг непрошеного гостя. К ней неслышно подошел волк. Звери долго стояли в отдалении, не отрывая взглядов от костра, поводили ушами. Затем бесшумно скрылись.

...Перед рассветом волчица перенесла щенят в новое логово.

Книга первая КРУТОЙ ЯР

1

Авдей умер ночью. Накануне еще бражничал, а перед первыми петухами какое-то смутное беспокойство пробудило его ото сна. Он привстал и вдруг рыкнул стреляным зверем. Откидываясь навзничь, глухо стукнулся головой о пол, несколько раз дернулся, будто вырываясь из чьих-то цепких рук, и затих.

...Коптила лампадка. На лица богоматери и ее младенца ложились красноватые блики. У гроба, над псалтырем, ссутулилась черная тень. Шелестели сухие губы монашки. Вздрагивало пламя свечи.

Авдей лежал головой к образам, с венцом на лбу. Непокорные вьющиеся седые волосы ниспадали на венец, кудреватая, лопатой, борода воинственно топорщилась. Большие и даже в покое сильные руки его, сложенные на груди, казалось, держали не крест, а дубину. Лицо покойника — сурово, сосредоточенно, будто он с неослабным вниманием вслушивался в псалмы.