Гагарин. Человек и легенда

Один особенно мерзкий тип, рыжий баварец по имени Альберт, собирал севшие аккумуляторы немецких автомобилей, чтобы снова заполнить их кислотой и дистиллированной водой из своих запасов; кроме того, он чинил рации и другое оборудование, установленное на больших танках. Альберт сразу невзлюбил младших Гагариных — из-за битого стекла. Деревенские мальчишки делали что могли, разбивая бутылки и усеивая блестящими осколками асфальтовые и грунтовые дороги, а потом, прячась в кустах, с восторгом наблюдали, как у немецких грузовиков с боеприпасами и снаряжением лопаются покрышки и машины, вильнув, теряют управление. Альберт решил, что один из юных диверсантов — Борис. Как-то раз Борис играл с Юрием, и немец уселся на скамейку, чтобы за ними понаблюдать. Спустя некоторое время он предложил Борису кусочек сахара; положил его на землю, а когда Боря протянул руку, чтобы взять его, наступил мальчику на пальцы. «У него содрало кожу, так что Борька, понятно, завопил, — вспоминает Валентин. — А потом Черт, мы его так прозвали, схватил Борьку и повесил на шарфе на ветке яблони. Мама пришла и увидела, как Черт его фотографирует. Трудно об этом говорить…» Анна Тимофеевна бросилась на немца, и тогда он взялся за винтовку. В какой-то ужасный момент показалось, что он вот-вот выстрелит, но произошло чудо: командир окликнул его, и он ушел. К счастью, Черт сработал плохо, из шерстяного детского шарфа не получилось хорошей петли. Когда немец убрался подальше, Анна и Алексей сняли сына с дерева.

К тому времени Альберт и другие солдаты занимали весь их дом, так что Гагарины выкопали себе примитивную землянку. Сюда-то они и принесли обмякшее тело Бориса. Лишь силой воли, своей любовью они сумели вернуть ребенка к жизни. «Борис целую неделю провел в землянке, боялся выйти», — рассказывает Валентин. Он вспоминает, как Альберт нашел одну из немногих семейных драгоценностей Гагариных, граммофон, который надо было заводить ручкой, и как немец снова и снова крутил одну и ту же пластинку, надеясь выманить семью, скорчившуюся в своем грубом убежище. «Он открывал окно в нашем доме и на всю мощь запускал красноармейский марш. Видно, не знал, что это такое».

Вскоре после жуткой истории с яблоней Юрий стал упорно следить за Альбертом, ожидая, когда тот выйдет из дома. При каждом удобном случае мальчик пробирался к бесценному штабелю немецких танковых аккумуляторов и горстями сыпал в них землю или наливал реактивы для их заправки не в те отделения. Когда Альберт и его приятели возвращались, аккумуляторы выглядели вполне нормально, а утром водители патрульных танков заезжали, чтобы их забрать. Они обменивались с Альбертом рукопожатием, вскидывали руку в нацистском приветствии и уезжали, но к вечеру возвращались в бешенстве. Альберт подсунул им севшие батареи, кричали они. Большинство танковых командиров были офицерами СС, так что их неудовольствие было чревато весьма серьезными последствиями для всех — и для немцев, и для русских. «Их тяжело было утихомирить», — сухо замечает Валентин.

Однажды разъяренный Альберт после стычки с эсэсовцами решил отомстить мальчишке. Он разыскивал Юрия по всей деревне. Охоту пришлось вести пешком, поскольку проклятый ребенок запихнул картофелины в выхлопную трубу его армейской машины и та не заводилась. Черт промчался по всем землянкам, грозясь, что пристрелит Юрия, как только увидит. Видно, немецкому командованию надоели неработающие аккумуляторы Альберта — его перевели на другое место, а потому он так и не смог разделаться с мальчиком раз и навсегда.

Валентину вместе с восемью другими местными парнями, чтобы выжить, пришлось работать на немцев. «Правила были простые. В восемь утра начинаешь работу и либо помрешь, либо работаешь до тех пор, пока тебе не прикажут остановиться. Даже если ты наполовину срубил дерево и оно вот-вот свалится тебе на голову, изволь прекратить работу в ту секунду, как они тебе велели, а не то получишь палкой или прикладом». Потом немцы начали окапываться на зиму: им просто хотелось уцелеть, как, впрочем, и жителям деревни. То и дело возникала путаница: непонятно было, где враги, а где свои. Так, имелась одна особенно большая общая землянка, на триста-четыреста человек, но, кто ее соорудил, немцы или русские, неизвестно: ее одновременно использовали и те и другие. Валентин говорит: «Однажды утром прилетел чей-то самолет и сбросил на нее несколько бомб, по полторы тонны каждая, так считали немцы. Никто не знает, сколько при этом народу погибло».