Гагарин и гагаринцы

ОН В КАЖДОМ — КАК ПРАЗДНИК

Великое требует слов особых, торжественных, пронзительно правдивых, взятых из самого сердца. Такие слова, наверное, рождаются из солнечных лучей, из весенних красок земли… Как же вместить необыкновенную жизнь в слова обычные, простые, которые мы произносим каждый день?

А может, только и надо — отдать строкам живую душу… И уж как получится. Ведь уходят, не прибавляются годы. А он должен остаться, как праздник.

Мы проводили его в последний путь так, как провожают только бессмертных… Мы все, потому что он был в каждом.

А теплые ветры в обнимку с облаками проносятся над его планетой. И уже не ему, а нам в ночи звенят бубенцы с его звездной дороги.

Вскинем же выше головы! Он первым среди нас держал в своих ладонях звезды. И это потрясло весь мир! И качался отсчет новой эры на старой и доброй Земле. Юрий Гагарин… Это имя будет всегда волновать людей. Колумб открыл Америку. Он же первый ощутил великое безмолвие космоса. Первым испытал на себе невесомость и облетел за сто восемь минут все народы и государства. А Магеллану для этого потребовалось три года…

Он — сын нашего века. Но он — лучший из нас. Нам позавидуют дети и внуки, потому что наши труды и мечты несут отпечаток его имени. Он жизнь представлял как непрестанное деяние. Не думайте, что судьба дарила его особым везеньем, а случай слепо ткнул в него пальцем. Он сам одолевал ступеньку за ступенькой своих дорог.

Не будем же забывать и о том, что до знаменитых ста восьми минут, потрясших мир, он был обыкновенным русским парнем, в котором переплетались беззаветный патриотизм, непреклонная вера в успех полета, неистощимый оптимизм, гибкость ума и любознательность, смелость и решительность, аккуратность, трудолюбие, выдержка, простота, скромность, большая человеческая теплота. Таким он был до полета. Таким остался в зените своей славы, когда при жизни стал легендой.

А КТО ЗАМЕНИТ ЧКАЛОВА?

Как медленно ползет поезд на последних десятках километров. Какой он, этот Оренбург? Какая вокруг выжженная, прокаленная солнцем степь. Сколько раздолья здесь птицам! Пропахал в небе белую борозду реактивный самолет. Он смотрит вслед долго, мечтательно: «Это тебе не Як-18… Неужели и моим рукам будет подвластна такая скорость?»

Как всегда, в волнующие минуты, тихо запел.

И вспомнилось, как впервые прыгал с парашютом. Его первым, как старшину группы, вызвали к самолету. Машина оглушительно взревела, и земля побежала назад (он еще никогда до этого не летал). Внизу поплыли поля, поселок, деревья, дома стали похожими на спичечные коробки. Инструктор скомандовал: «Вылезай!»

Он стал на крыло. Холодная струя воздуха ударила в лицо, крепко вцепился в борт кабины. Ох, как далеко была земля! Все внутри похолодело, но раздалась новая команда: «Пошел!»

Он провалился в бездну. Сердце замерло, дыхание прервалось от всей этой жуткости. Выдернул вытяжное кольцо, парашют не раскрылся, хотел уже воспользоваться запасным, но что-то вверху гулко хлопнуло и его крепко тряхнуло. Только тогда решился взглянуть вверх: над ним спасительно простирался белоснежный купол. Ему показалось, что он не движется, висит на одном месте. Новое состояние было столь приятным, что он поудобнее устроился в стропах и восторженно засмеялся.

Кому он будет благодарен всю жизнь, так это своему первому инструктору — летчику Дмитрию Павловичу Мартьянову. Никогда не забыть ему первый вывозной полет.

— Просите разрешение на взлет, — приказал инструктор.

— Ракета! Я — ноль шесть, разрешите взлет!

— Ноль шесть. Взлет разрешаю! — ответили с командного пункта.

Он изо всей силы надавил сектор газа, но Мартьянов сдержал его.

— Не торопись! Газ давай плавнее.

Самолет двинулся.

— Поднимайте хвост! Ручки от себя… Плавно-плавно…

Як-18 начал разбег. «Почему он подпрыгивает, как ошалелый? Я что-то не так делаю», — подумал, двигая вперед ручку управления, а рядом послышалась уже другая команда, как ему показалось, совсем противоречивая.

— А теперь энергичнее!

Но делал то, что говорил Мартьянов.

— Сбавляйте обороты двигателя!

Он сбавлял и наконец понимал, что именно это и надо в данный момент делать. Только такое решение почему-то у него самого запоздало. Не хватало времени все сразу сообразить. Мартьянов спокойно, ровным голосом говорил:

— Учись распределять внимание. По прямой веди самолет.

Очень сложно поначалу именно это: успевать следить за всем, когда из наушников шлемофона сыпались беспрерывные команды:

— Высота!.. Отвечайте, какая высота?

— Скорость!

— Крен!

А Мартьянов тоже требовал свое:

— Не зажимай управление!

Тогда, как только приземлились, Юрий посмотрел на Мартьянова открыто, в упор и спросил:

— Плохо у меня получается?..

Мартьянов внимательно оглядел видавший виды комбинезон с чужого плеча, перепоясанный широким ремнем с бляхой, оставшейся, наверное, с ремесленного училища, остановил взгляд на шлемофоне, тоже явно ему великоватом, сказал бодрее, чем хотел поначалу:

— Нормально получается… А без труда не вынешь и рыбку из пруда. Понял?