Гай Иудейский

Мы двигались по тому же самому маршруту, по которому когда-то ходили с Гаем: Сулла так же хорошо знал его, как и я. В отличие от Гая, он не скрывался от меня, когда шел к тайнику, если мы прибывали в нужный город. То ли он был уверен, что я не стану преследовать его, то ли вообще никого и ничего на свете не боялся, то ли ему было все равно. Я не делал попыток следить за ним или выведать у него что-либо — опыт моей недавней жизни многому научил меня. Лучше так, чем среди нищих у храмов. Я молил судьбу только об одном: чтобы такая жизнь продолжалась всегда.

Прошло уже около года, когда Сулла однажды сказал мне:

— Никифор, ты хотел бы побывать в Риме?

— В Риме? — переспросил я. — Конечно, хотел бы. А что, разве мы едем в Рим?

Не сразу, после долгого раздумья, он ответил:

— Да, в Рим. Больше некуда. Все говорит за то, что Гай уже там.

— В Риме? — удивился я. — Но откуда ты это можешь знать?

Он посмотрел на меня со странной улыбкой:

— Откуда же я могу знать еще, как не от его братьев христиан? Гай сделался у них влиятельным человеком и отправился в Рим с какой-то особой миссией.

— Но тебе… тебе откуда это известно?! — нетерпеливо спрашивал я. — Разве ты входишь…

Он перебил меня:

— Вхожу. И уже очень давно. Пожалуй, раньше, чем твой Гай. Я слишком хорошо его знал и не мог не догадаться, к кому он примкнет в конце концов. И сам примкнул к ним. И, как видишь, не ошибся. Кроме того, — продолжал он, — Гай взял из тайников слишком много денег. Не все, конечно, зачем ему все, но много — больше, чем нужно, чтобы странствовать по Иудее, но достаточно для того, чтобы дойти до Рима и жить там. В местной секте христиан, где я вчера побывал, рассказали мне об этом. Так что, Никифор, готовься, тебе предстоит увидеть Рим.

— И императора? — не удержавшись, выпалил я.

— Может быть, и императора, — отвечал он, усмехнувшись загадочно.

Дорога до Рима показалась мне длиною в целую жизнь. Не буду описывать наше долгое странствие, скажу только, что по пути случилось много всего. Сулла не ошибся, Гай в самом деле отправился в Рим. Об этом нам говорили христиане едва ли не в каждом городе, через который мы проезжали. Я с удивлением обнаружил, что Сулла среди них был совершенно своим. К нему относились с большим уважением, внимательно слушали, когда он говорил, и старались помочь во всем. Я слышал, как он сказал однажды, выспрашивая о Гае, что у него к Гаю поручение от какого-то Павла [37]. Кто такой этот неведомый Павел, я не знал, но, по-видимому, христиане хорошо это знали — лица их при упоминании этого имени принимали восторженное и почтительное выражение. И спрашивали Суллу, чем они могут еще помочь, и помогал и, если он просил. Мы уже были в нескольких переходах от Рима, когда Сулла внезапно заболел.

Не могу точно сказать, отчего это произошло: то ли простудился, то ли его организм не выдержал стольких переходов, то ли он предвкушал встречу с Гаем сказались его волнения по этому поводу. Скорее от го вместе. Он слег в горячке и пролежал так несколько недель. Иногда мне казалось, что он уже не сможет подняться. Я заботливо ухаживал за ним и очень злился, что он умрет. Порой я плакал, глядя на его бледное с истончившейся кожей лицо и спутанные потные волосы, раскиданные по подушке.

Он был еще очень слаб, когда сказал мне, что нам нужно ехать.

— Но как же ты поедешь, Сулла? Ты слаб и не сможешь держаться на лошади, — попытался отговорить его я. — До Рима еще далеко, да и неизвестно, как будет там.

— Если я не смогу держаться в седле, — проговорил Сулла слабым, но уверенным голосом, — тогда ты привяжешь меня. Нам нужно в Рим. Каждую минуту со мной может приключиться худшее, и я могу не успеть. А я должен.

Вместо ответа я только вздохнул. Что он должен и что он может не успеть, я знал, и говорить с ним об этом было и напрасно, и излишне. Гай. Его волновал только Гай: встреча с ним и месть ему.

За время наших странствий с Суллой во мне произошла странная перемена. Я так привык к Сулле и так сроднился с ним, что поиски Гая представлялись мне чем-то совсем другим, не похожим на месть и убийство. Я сопутствовал Сулле и помогал ему в поисках так, будто мы искали родного, потерявшегося когда-то человека и будто розыск его и встреча с ним есть благо и радость для нас троих.

Я пытался убедить Суллу повременить с отъездом, но мне это не удалось, и уже следующим утром мы тронулись в путь.

Его не пришлось привязывать к седлу, но он и в самом деле был очень слаб. Мы ехали медленно, и я всегда был рядом. Дорога утомила его окончательно: его мучила одышка, боли в груди, и он мог передвигаться только с моей помощью.