Гай Мэннеринг, или Астролог

Как мне передать тебе все, что случилось? Рука дрожит, сердце так бьется, что я просто не в силах писать. Говорила же ведь я, что он жив? Говорила, что не должна отчаиваться? Как могло тебе прийти в голову сказать, Матильда, что из-за того только, что я рассталась с ним почти еще девочкой, чувство мое к нему было скорее плодом воображения, а не настоящим влечением сердца? Как иногда ни обманывают нас чувства, я была уверена, что это - настоящая любовь. Но перейду к моему рассказу, и пусть это будет самым священным залогом нашей искренности друг с другом.

Здесь ложатся рано - раньше, чем затихает мое беспокойное сердце. Поэтому я ухожу к себе в комнату и там перед сном читаю еще час или два; я уже писала тебе, что балкон мой выходит на озеро; о том, каково оно, я пыталась тебе рассказать. Мервин-холл - здание старое и в свое время было крепостью, защищавшей берег. Камешек, брошенный с балкона этого дома, попадает прямо в воду, а она здесь достаточно глубока, и лодки могут подходить совсем близко. Я оставила ставни приоткрытыми, чтобы перед сном, как всегда, подойти к окну и взглянуть еще раз на озеро, залитое лунным спетом. Я была увлечена замечательной сценой из "Венецианского купца" [c120], где влюбленные, описывая тишину летней ночи, проникновенно говорят друг другу о ее красотах; я сравнивала историю их любви с чувствами, которые она вызывала во мне, и забыла обо всем на свете. Вдруг я услышала с озера звуки флажолета. Я говорила тебе, что это был любимый инструмент Брауна. Кто же это мог играть в такую ночь, ясную и тихую, но все же осеннюю и слишком холодную для того, чтобы кататься на лодке ради одного только удовольствия? Я подошла ближе к окну, затаив дыхание, и стала слушать; звуки смолкли на какое-то время, потом возобновились, потом смолкли и потом вдруг снова стали долетать до меня, все приближаясь. Наконец я ясно расслышала индийскую песенку, которую ты еще, помнишь, называла моей любимой. Я говорила тебе, кто этой песне меня научил. Это был его флажолет, его игра. Я не могла понять, доносятся эти звуки с земли или с небес, откуда их, может быть, несет ко мне ветер, чтобы возвестить о его кончине.

Долгое время я не могла набраться храбрости и выйти на балкон, и одна только твердая уверенность, что он жив и что мы должны встретиться снова, придала мне решимость. Так и случилось, я нашла в себе силы выйти на балкон, хотя сердце не переставая стучало. На озере была лодка, а в ней - гребец. Матильда, это был он! Я сразу узнала его после стольких лет разлуки, несмотря на ночную мглу, как будто мы расстались только вчера и встретились снова среди бела дня! Он остановился под самым балконом и заговорил со мной. Я не помню, что он говорил, что я отвечала. Слезы душили меня, но это были слезы радости. Где-то невдалеке залаяла собака, и нам пришлось расстаться, но мы условились встретиться сегодня ночью там же и в то же время.

Но к чему это все приведет? Разве я могу сказать? Я ничего не знаю. Провидение, которое спасло его от смерти и освободило из рабства, которое спасло тем самым и моего отца, не дав ему пролить кровь ни в чем не повинного человека, одно должно вывести меня из этого лабиринта. С меня же достаточно твердого убеждения, что Матильде не придется краснеть за свою подругу, отцу за свою дочь, а моему возлюбленному - за избранницу своего сердца.

Глава 18

Разговаривать с мужчиной из окна! Хорошенькое дело!

"Много шума из ничего"

Нам надо будет привести еще несколько отрывков из писем мисс Мэннеринг, в которых видны ее природные задатки и, наряду с этим, чувства и взгляды, привитые ей с детства очень далеким от совершенства воспитанием. Мать ее, женщина неуравновешенная и сумасбродная, настолько привыкла про себя называть мужа тираном, что стала наконец его действительно бояться. Читая романы, она так увлекалась их запутанной интригой, что решила сама сделать из своей семейной жизни роман, а из дочери, шестнадцатилетней девочки, - его героиню. Ее увлекала всякая таинственность, она жила больше всего воображением, ей постоянно надо было что-то скрывать, и она всегда дрожала от страха, когда это мелочное лукавство приводило ее мужа в негодование. Так, она часто затевала сложную игру и хитрила ради одного только удовольствия, или, может быть, даже из страсти к противоречию. Игра эта затягивала ее еще глубже, чем она того хотела, а потом, стараясь выпутаться из нее с помощью новых ухищрений или загладить свою вину притворством, она попадала в свои же собственные сети и бывала вынуждена поддерживать какую-нибудь праздную выдумку, боясь как бы весь ее обман не был, раскрыт.

По счастью, молодой человек, которого она так безрассудно ввела к себе в дом, всячески поощряя его любезности и позволяя ему ухаживать за дочерью, отличался твердыми правилами и благородством и оказался поэтому надежным другом, чего миссис Мэннеринг, очевидно, никак не могла предугадать.